Мессалина. Трагедия императрицы

Началось все с того черного дня, когда Макрон обнаружил, что огромная казна, оставшаяся после смерти Тиберия, вычерпана до дна, и там остались сущие крохи. Пришлось верноподданно попросить Калигулу сократить расходы. В ответ тот устроил несусветный скандал, обвинив всех в самых страшных грехах. Но истерика Гая Цезаря послужила всего лишь прологом к дальнейшим неприятностям: императору кто-то донес, что префект претория приказал ввести режим экономии и первым делом урезал расходы на содержание животных для венацио. Макрон подозревал, что об этом Калигуле донес кто-то из ближнего круга, но так и не смог выяснить его имя. Узнав о приказе префекта, Калигула впал в ярость и, отправившись в Мамертинскую тюрьму, самолично распорядился скормить преступников «от лысого до лысого», то есть всех поголовно, хищникам.

Никакие разумные доводы и призывы к гуманности не действовали на упершегося Гая Цезаря. Более того, вконец рехнувшийся юнец обвинил Макрона в своей ссоре с Друзиллой, осудившей бесчеловечный приказ брата. Таким образом, префекту претория приходилось балансировать над пропастью, стоя на очень узкой жердочке, которая истончалась день ото дня, и поднаторевший в придворных интригах вояка решил по возможности ни во что не вмешиваться.

Но привычка помогать своему императору во всех его бедах, в конце концов, взяла верх над осторожностью, да и Друзилла вызывала у префекта только сочувствие, поэтому он, махнув рукой на собственные зароки, оторвал Гая Цезаря от тела девушки и, довольно грубо встряхнув, чтобы тот пришел в себя, сообщил:

— Цезарь, здесь лекарь. Будет разумно, если ты позволишь ему спасти Юлию Друзиллу.

Глядя бешеными глазами на префекта, Калигула схватил его за плечо, собираясь то ли придушить, то ли сбросить с лестницы, но вовремя одумался и, нехотя кивнув, чуть подался в сторону, давая возможность эскулапу заняться своим делом.

Но старику не удалось продемонстрировать свое искусство врачевания, поскольку Друзилла вдруг открыла глаза и, приподнявшись на локте, обвела всех затуманенным взором:

— Что случилось? Почему у тебя, Гай, такое лицо? Что вы так на меня смотрите?

Столпившиеся вокруг люди вздохнули с облегчением, а Калигула, залившись слезами, вновь кинулся к сестре, желая заключить ее в объятия, но был перехвачен Макроном:

— Цезарь, твоя сестра еще очень слаба. Позволь, я позову носильщиков, чтобы они отнесли Юлию Друзиллу во дворец. Скорее всего, ей стало плохо из-за жары, и дворцовая прохлада быстро вернет ее к жизни.

— Да-да, — забормотал вдруг Калигула, стискивая руки своего префекта так, что на них остались синие пятна от его пальцев, — сделай что-нибудь. Этого не должно быть… Я не знаю, что сейчас сделаю…

— Слушаюсь, Цезарь, — склонил голову Макрон, бросив выразительный взгляд на Мессалину, мол, вот твой шанс, прояви женскую заботу и она, возможно, окупится сторицей.

Поняв указание, девушка робко тронула Калигулу за ладонь своими длинными мягкими пальцами, унизанными дорогими перстнями:

— Гай Цезарь, мой принцепс, все будет хорошо. Мы будем молить богов за твою сестру, всеми нами любимую Друзиллу, и она обязательно поправится. А сейчас нам надо поторопиться во дворец. Там ей будет легче, а тебя ждет обед. Ты обязательно должен подкрепиться перед боем. Тысячи людей пришли сюда только потому, что слышали о твоем намерении сразиться с мирмиллоном. Твой народ мечтает увидеть своего принцепса, в жилах которого течет кровь лучших военачальников Рима, победителем.

— И богов!

— И богов! Все знают, что ты любимец Юпитера, недаром Гая Цезаря величают в народе Юпитером Латинским. Уверена, что тебе сегодня во всем будет сопутствовать удача!

Упоминание об ожидавшем его успехе произвело на Калигулу магическое действие. Мгновенно успокоившись, он принял величественную позу и если и не забыл о своей сестре, то уже не бился в истерике.

Благодарно кивнув Мессалине, Макрон помог еще очень слабой Друзилле перебраться на носилки и расположиться в них со всем возможным комфортом, после чего процессия во главе с Калигулой и Мессалиной, с которой принцепс не пожелал расстаться, презрев недовольство Ливиллы, оскорбленной выбором брата, тронулась во дворец. Что ж, голубушка, надо было не стоять, словно деревянная мета в Большом цирке, а утешать своего брата!

От этой мысли Мессалина расплылась в улыбке, чувствуя себя на вершине блаженства. Макрон, как всегда, был прав: сегодня ее день!

* * *

Когда Макрон, неся на руках Друзиллу, вошел в ее спальню и положил девушку на постель, из-за занавесей выскользнула гибкая фигура глядящей исподлобья женщины, которая кинулась к ложу с криком:

— Моя домина, что с вами стряслось? Горе мне, о, горе!