Мессалина. Трагедия императрицы

Тяжело дышащий Калигула огляделся по сторонам: на трибунах жадно ожидали начало действа несколько тысяч человек, рассевшихся согласно занимаемому ими месту в римской иерархии. Первые ряды по традиции оккупировали сенаторы, за ними — всадники, а наверху галдела городская беднота. Среди мест на галерке два отдельных сектора были отведены женщинам и не надевавшим еще мужские тоги юным зрителям. В проходах между рядами суетились разносчики воды, торговцы сувенирами и букмекеры.

— Голубь будет сегодня биться? — спросил он капризно, разглядывая посыпанную зеленым песком арену.

— Да, Гай Цезарь, в последней паре.

— Хорошо… Тогда начинайте, и побыстрее, а то я уже успел проголодаться.

* * *

Первая половина дня не вызвала у Мессалины ничего, кроме скуки. После торжественного открытия игр выступали дрессировщики, показывали свое искусство венаторы, танцевали смертельные танцы с быками участники таврокатапсии, а Калигула любезничал с Друзиллой, совершенно не замечая расстроенную гостью. Пропадали даром нечеловеческие усилия, затраченные на придание ее красоте законченности праксителевской статуи.

На Мессалину вообще никто не обращал внимания, кроме императорского дяди, придурковатого Клавдия, которого даже параноик Калигула, уничтожавший всех, кто хоть как-то мог посягнуть на его власть, оставил в живых, превратив в придворного шута. Шмыгая носом и стыдливо улыбаясь, почтенный Клавдий, который приходился двоюродным дядей и ей тоже, предлагал девушке то фрукты и воду, то подушечку под спину, не видя, что его внимание Мессалину не столько радует, сколько раздражает.

Оживление внесло только представление с участием Орфея, поющего, согласно мифу, перед дикими животными. Для этого к стоящему на арене столбу привязали осужденного на казнь преступника, сунув ему в руки лиру. По легенде, звери должны были заслушаться его пением и не тронуть певца. Но подошедший к бедняге медведь, видимо, ничего не слышал об Орфее, и, обнюхав ноги окаменевшего от ужаса воришки, выпустил ему кишки под хохот трибун, а затем отгрыз голову.

Когда затихли вопли несчастного, Калигула, потянувшись, поднялся с курульного кресла:

— Хорошо, что медведь не стал особенно церемониться, а то я чуть не заснул от скуки. По мне, так за такое пение зверюга должен был откусывать от парня по кусочку, чтобы олух подольше мучился. В жизни не слышал столь гнусных завываний. Кстати, дорогие мои сестрички, зря вы меня упрекали в излишней жестокости. Давайте спросим Мессалину, прав я был или нет. — С этими словами он повернулся к девушке, которая от неожиданности вздрогнула, но тут же, сделав вид, что ее укусил комар, хлопнула себя по плечу и заулыбалась принцепсу: — Как ты думаешь, радовался бы народ Рима, если бы я выпустил на арену полудохлых львов, медведей и прочих хищников?

— Разумеется, нет.

— Согласна ли ты, что преступники обременяют нашу казну и что они должны нести наказание за свои преступления?

— Разумеется, да.

— Ну вот, — расцвел Калигула, повернувшись к своим сестрам, — а вы укоряли меня за то, что я скормил всех преступников своим зверям. А я считаю, что получил двойную экономию: и звери сыты, и не надо тратиться на содержание целой толпы воров, разбойников и убийц.

Друзилла с Ливиллой одновременно с осуждением взглянули на неожиданную заступницу брата, потерявшую дар речи от извращенной логики молодого правителя.

— Но там же были несчастные, осужденные за совсем ничтожные проступки! Они не заслуживали такой ужасной смерти! — не унималась сердобольная Друзилла.

— Прекрати! — вспыхнул Калигула. — Вы что хотите сказать, что я, повелитель огромной империи, должен разбираться с каждым преступником, заслуживает он смерти или нет? У меня что, нет более важных государственных дел? Все, заканчиваем этот дурацкий спор! Я хочу есть, а не слушать причитание глупых баб. Пора во дворец, а то мне надо еще приготовиться к сражению. Хочу показать нашим ленивым гражданам, что их император может не только мудро править страной, но и сражаться в бою с достойным противником.

Глаза Гая Цезаря загорелись воодушевлением, он стукнул кулаком по подлокотнику кресла и, повернувшись, собрался идти во дворец, но тут произошло, на первый взгляд, незначительное событие, ставшее предвестником больших бед. Приподнявшаяся вслед за братом Друзилла побледнела и, тихо охнув, рухнула в кресло, устало закрыв глаза. Услышав позади стон, Калигула повернулся узнать, в чем дело, и, перепуганный, кинулся на помощь сестре, истошно зовя лекаря. Приподняв голову Друзиллы, увенчанную короной рыжих кос, он осыпал поцелуями лицо сестры, не замечая прибежавшего лекаря, который боялся подойти к бившемуся в истерике принцепсу.

Заметив позади Гая Цезаря невозмутимо наблюдавшего за суетой Макрона, Мессалина удивленно посмотрела ему в глаза. «Почему ты не вмешаешься?» — беззвучно спросила девушка. «Пошел он к воронам!» — последовал такой же ответ. Последнее время отношения принцепса и префекта претория окончательно разладились.