Мессалина. Трагедия императрицы

Стоявший рядом Паллант получал просто физическое удовольствие от мук, которые испытывала опальная жена его патрона. Злопамятный вольноотпущенник не простил ей отказа удовлетворить его похоть и сейчас упивался моментом, оскорбляя самыми грязными словами несчастную женщину.

Прятавшиеся за колонами портика слуги, сдерживая рыдания, наблюдали за мучениями молодой госпожи, в страхе отводили глаза от ее матери, окаменевшей в стремлении не выдать своих чувств, с ненавистью следили за Паллантом, принижавшим трагедию своими пакостными словами, и беззвучно молили легата положить конец страшной сцене.

Наконец, измученная Мессалина, не выдержав, отшвырнула кинжал и упала на колени, заливаясь слезами. И тогда легат, подобрав клинок, наклонился к женщине и, мягко взяв за подбородок, заставил ее поднять голову, после чего одним сильным движением вогнал лезвие ей в сердце. Смерть несчастной наступила мгновенно, и она уткнулась лицом в песок дорожки, по которой только что прогуливалась с матерью.

— Могу ли я похоронить свою дочь? — хрипло спросила Домиция Лепида своих мучителей, не отводя глаз от тела, вокруг которого растекалась лужа крови.

— Мне приказано оставить вам тело, — кивнул легат. — Можете поступать с ним, как сочтете нужным.

С этими словами он поклонился хозяйке дома и вышел из перистиля, а за ним быстро зашагал Паллант, все время оглядываясь назад, словно боялся, что Мессалина восстанет из мертвых…

* * *

Когда Клавдию доложили, что его супруга мертва, то он даже не спросил, отчего она скончалась, а продолжил трапезу как ни в чем ни бывало. Более того, спустя несколько дней, во время очередного застолья, он удивленно посмотрел по сторонам и недовольно поинтересовался:

— А почему императрица не выходит к столу?

Эпилог

Так жила и умерла Валерия Мессалина, единственная в своем роде императрица, ставшая символом порока, жадности, жестокости и сладострастия. Справедливо ли это — судить не нам. Но что интересно: чем дальше по времени отстает от историка или литератора то время, тем с большей легкостью обвиняет он эту незаурядную женщину во всех грехах.

Особенно старался в ее очернении Ювенал, описывая, как ночью, надев белокурый парик и закутавшись в плащ, она шла в лупанар, где отдавалась всем желающим за несколько мелких монет. Судя по описанию ветхой каморки, в которой она занималась проституцией, императрице приходилось бегать за удовольствиями из Палатинского дворца в трущобы Субуры.

И вот тут возникает интересный вопрос: откуда у историков пошла такая уверенность в сексуальной несдержанности Мессалины?

Если рассуждать здраво, то зачем ей понадобился лупанар, если у нее был муж и возможность иметь любовников? Для разнообразия? Верится с трудом, тем более что потребности клиентов были весьма однообразные. Мессалина выросла в близкой ко двору семье и, следовательно, имела хороший вкус. Зачем ей грубые и примитивные солдаты и матросы, если в ее распоряжении лучшие мужчины Империи?

Можно, конечно, предположить (опять-таки, по словам Ювенала), что у нее было сексуальное расстройство, но почему тогда она не уморила своей гиперсексуальностью Силия, Мнестера или собственного мужа?

И если она была столь чудовищно развратна, то почему на ней женился Клавдий? Что, во всем Риме не осталось девиц? Ладно, предположим, что его насильно женил Калигула, но ведь потом Гай Цезарь погиб, и у нового принцепса были все возможности развестись с постылой супругой. Более того, потакая ей во всем, он казнил нескольких человек и терпел ее любовников, но разводиться не спешил.

Да и странно как-то получается: как может одна и та же женщина шататься по ночным притонам в поисках самцов, а днем страдать от любви к одному-единственному (!) мужчине. Что-то не сходится.

Разумеется, дыма без огня не бывает, и Мессалина не была добропорядочной матроной, но и утверждать, будто она символ разврата, тоже нет оснований. В конце концов, чем она хуже царицы Тамары или нашей Екатерины? (Я уже не говорю о мужчинах, вошедших в историю благодаря своим любовным похождениям!) Однако в нашем патриархальном обществе до сих пор царит двойная мораль. Неразборчивых в половых связях женщин называют шлюхами (фи, какие противные!), а мужчин — донжуанами и казановами («Дон Педро — это такой мужчина!»).

А если дело гораздо проще? Клавдий был очень внушаемым человеком и в своих действиях руководствовался исключительно чужими советами. Подсунуть ему в постель свою ставленницу было мечтой любого из трех его вольноотпущенников, который в этом случае получил бы огромную власть благодаря полному контролю над принцепсом.