Мессианский квадрат

В начале января приехал Андрей. Остановился он, как и в прошлый раз, у Зеэва и Марины. Я сообщил Сарит о его приезде, и на другой же день мы были у него в гостях. Андрей уже знал, что к нам придет не прежняя легкомысленная девчонка-сорванец, а чужая жена и молодая мать.

Хотя как именно отнесся Андрей к этой новости, я не совсем понял… Во всяком случае по телефону мне показалось, что он скорее ошеломлен, чем рад.

Однако сейчас при всех Андрей изобразил бурную радость за Сарит, а может быть, и вправду уже так чувствовал…

И Андрей, и Фридманы буквально набросились на Сарит с расспросами. Из того разговора кое-что новое узнал и я: оказывается Сарит уже несколько месяцев училась на курсах медсестер, а Пинхас издал книгу, посвященную истории маккавейских войн и хасмонейской династии.

– Как же так получилось, что ты в медицину пошла? – удивился Андрей. – Мне казалось, у тебя гуманитарный склад.

– Склад-то гуманитарный, но от склада этого мало в жизни пользы. А родители мои – врачи, из-за них я давно на эту профессию нацелилась.

– А о чем Пинхас в своей книге пишет? – спросил я. – Ты читала?

– Конечно, – Сарит посмотрела на меня с удивлением. – Как бы я могла не прочитать книгу собственного мужа, написанную по очень интересующему меня вопросу? Он пишет о взаимодействии культур, о том, как эллинизм проникал в еврейскую жизнь.

– Тогдашняя ситуация во многом напоминает нынешнюю, – заметил Зеэв. – Эллинисты и иудеи противостояли тогда друг другу так же, как сегодня светские израильтяне противостоят религиозным.

– Не скажите, – стал спорить Андрей. – Между древними эллинистами и современными просвещенными людьми есть одно существенное различие. Современные просвещенные люди порождены христианской культурой, они идентифицируют себя с маккавеями, а не с эллинистами. В секулярной культуре, разумеется, всякие тенденции можно встретить, в том числе и богоборческие, но в ней несомненно имеются подлинные каналы связи с Богом.

– Совершенно с тобой согласна, Андрей, – кивнула головой Сарит. – Это то, что я всегда пытаюсь объяснить Ури. Он не понимает, что светские люди ищут того же Бога, что и люди религиозные, причем иногда у них это даже гораздо лучше получается.

– Не думаю, что лучше. И я совсем не уверен, что христиане больше взяли от иудеев, чем от эллинов. Что же касается секулярной культуры, то и в ней, мне кажется, в большей мере проступает как раз лик Антиоха Епифана, чем Иегуды Маккавея.

При этих моих словах Андрей и Сарит весело переглянулись. Видно было, что они хорошо понимали друг друга, и я вместе со своим «ретроградным» подходом их сильно забавлял.

– Мне, представьте, точка зрения Ури более верной кажется, – неожиданно поддержал меня Зеэв. – В том, что сейчас происходит, я отчетливо вижу ту же самую маккавейскую коллизию. Обратите внимание, Рабин публично отрекся от ТАНАХа, сказал что не рассматривает его как мандат, предоставляющий евреям право на Эрец Исраэль. И вот приходит ревнитель и убивает его. Разве это не сцена времен маккавейских войн?

– Не напоминай об этом! – замахала руками Марина. – Рабин – преступник, которого следовало судить. А этот молокосос не только дал уйти ему от правосудия, но еще и придал ореол мученичества его постылому делу.

– Постылому или постыдному? – переспросил Андрей.

– И то и другое, – сокрушалась Марина.

– Ну не знаю, надо ли Рабина судить… – задумался Андрей. – Мне кажется, вы погорячились. За политику – даже самую близорукую – судить проблематично. Этак все президенты и премьер-министры за решеткой окажутся.

– В Талмуде сказано, что царя только Бог судить уполномочен, – поддержал я Андрея. – В трактате Сангедрин рассказывается, как мудрецы однажды вызвали на суд царя Александра Янная, но в ходе разбирательства сами признали, что судить его некомпетентны.

– А что он натворил? За что его судить-то хотели?

– За убийство. Тот еще царь был. Однажды распял восемьсот раввинов и зарезал перед их глазами их жен и детей, а сам наблюдал эти сцены, веселясь с наложницами. Но это, разумеется, не значит, что рабиновские авантюры не заслуживают парламентского расследования.

– Не знаю, – пожала плечами Марина. – Мы по-другому воспитаны. Если какой-то дорвавшийся до власти гражданин – будь он генсек, или царь, – этой властью злоупотребляет, то народ имеет полное право его судить.

***

На следующий день я взял отпуск на ферме и повел Андрея в Шилоах – арабское село, расположенное на месте древнего йевусейского города, который завоевал царь Давид. В последние годы евреи скупили здесь десятки домов, и в этой, самой древней, части Иерусалима начались археологические раскопки.

Когда мы поднялись из Шилоаха, то у самых Мусорных ворот столкнулись с Халедом.

– Вот так встреча! – обрадовался я. – А вы знакомы, между прочим.

Андрей стал пристально рассматривать Халеда, по улыбке которого сразу стало ясно, что он как раз узнал Андрея с первого взгляда.

– Вроде нет, – ответил Андрей.

– Тогда знакомься. Халед, – сказал я Андрею.

– Я о тебе много слышал. Очень рад, – ответил Андрей на иврите.