Мессианский Квадрат

Халед держался бодро и как-то сразу смог убедить меня, что был арестован по ошибке. Лучшим доказательством тому служила его свобода и школьный микроавтобус, на котором Халед беспрепятственно разъезжал и даже подбросил меня до дома.

– Слушай, – сказал я на прощание, – а ты не скажешь мне свою фамилию? Может, я когда и помочь смогу, справки навести, передачку принести...

– Эль-Масри моя фамилия, – просто ответил он. – Халед Эль-Масри.

***

Осенью приехал Андрей. На этот раз он был полон решимости отыскать свою рукопись и настоятельно звал меня к его поиску присоединиться.

 Но я как раз перед его приездом был в недельном увольнении. К тому же мне все больше казалось, что «древняя рукопись» – плод  воображения Андрея, и ради турпохода по Иудейской пустыне я не собирался отпрашиваться у командования, симулировать болезнь или выдумывать легенды.

 Я увиделся с ним лишь один раз у Фридманов — заскочил в пятницу по дороге домой.

Несмотря на ежедневные упорные поиски, рукописи он, конечно, не нашел, и я, желая только утешить его, намекнул на свою версию – дескать, мог и ошибиться – не расстраивайся. Но Андрей и слышать не хотел о том, что его драгоценная рукопись ему почудилась.

 Фридманы не отпускали меня – считали своей обязанностью накормить голодного солдата. За столом Андрей рассказывал о событиях в Москве,  о ГКЧП и неудавшемся перевороте.

– Вам, Андрей, считайте, повезло, – говорил Зеэв, – вы оказались участником исторического события. Как говорится, «Блажен, кто посетил сей мир...»

– Да, впечатление незабываемое. Миллионная масса народа – в едином протесте... Да и символика удивительная: советские войска оккупируют Российскую столицу, словно столицу Чехословакии... и на ваших глазах превращаются в армию Российскую!

– Чуть не забыл! – воскликнул Андрей, когда я наконец собрался уходить. – Я, представляешь, где-то полгода назад отнес в стирку пиджак и не заметил, что в кармане была записная книжка. Все номера пропали.

– Ты мне уже рассказывал. Забыл? Когда я тебе два месяца назад звонил, ты мой телефон заново записал. А если бы не тот мой звонок,  ты б меня вообще потерял?

– Вот, вот. А теперь мне нужен номер Сарит.

– Хорошо. Поищу. Он дома где-то.

Но дома Саритиного телефона я не обнаружил. Он был записан на том самом розовом листочке, который Сарит дала мне в больнице, но он исчез...

– Вот и пообещал звонить… – с досадой пробормотал я, вспоминая наставление Гемары о том, что к слову, данному женщине, следует относиться более педантично, нежели к слову, данному мужчине.

Пришлось звонить Фридманам.

– Ну как же так?! – расстроился Андрей,  – поищи получше.

– Я хорошо искал. Скорее всего, это мама выбросила.

– Неужели ты не знаешь, как ее разыскать? Не знаешь, где она живет, где училась?

– Не знаю. Она говорила, но я с этими светскими школами не знаком,  название напрочь вылетело из головы.

– И не можешь вспомнить? – не сдавался Андрей.

– И под гипнозом не вспомню... Увы. К тому же она, скорее всего, сейчас в армии.

– Действительно! Как я не подумал... – Андрей почти сразу успокоился.  – Что ж, подождем.

Оставшиеся до отъезда дни Андрей целиком потратил на продолжение своих безнадежных блужданий по пещерам в районе Йерихона. При нашем прощальном телефонном разговоре я еще раз попытался охладить его поисковый пыл другими доводами:

– Если в тот момент, когда ты нашел рукопись, тебя видели бедуины... уверяю тебя, они в той пещере побывали и все ценное давно забрали. Не забывай, что кто-то попытался тебя на другой день убить...

– Зачем же меня было убивать, если они уже забрали рукопись?

– Мало ли зачем? Да хоть чтобы избежать проблем со стороны полиции. Это ведь уголовное дело, укрывать ценные археологические находки.

– Может, ты и прав, – задумался Андрей. – Впрочем, я все равно того места не нашел...

Так мы и распрощались. Я к рукописи был уже совсем равнодушен. Да и Андрея почти убедил — по крайней мере, озадачил...

 Я и представить себе не мог, как серьезно я тогда ошибался.

1993

Я демобилизовался в марте 1993 года. За время моей службы в Израиле сменилась власть. На выборах летом 1992 года победил Ицхак Рабин.

Долгие пятнадцать лет левые были отлучены от власти, и первым делом Рабин пожелал провести ревизию проводившейся за это время поселенческой политики. Уже не только в газетах и на телевидении, а с высоких правительственных и парламентских трибун началось каждодневное шельмование тех, кто заселял и осваивал территории Иудеи и Самарии, отвоеванные Израилем в 1967 году.

В ту пору я совершенно не опасался Рабина. Все его заявления о Голанах и о «территориях» я воспринимал лишь как желание задеть и оскорбить своих политических оппонентов. Я не думал, что он сможет реально что-то разрушить. Арабы, как всегда, не позволят ему этого сделать, не раздумывая оттолкнут протянутую руку... Так я думал тогда.

***