Мессии, лжемессии и толпа

Разумеется, это не означает, что все немцы были слепо преданы Гитлеру, а все советские граждане — Сталину.

Райх отмечал, что в качестве партии, которая, подобно итальянскому фашизму, обязана своим первым успехом практической заинтересованности крупных землевладельцев, НСДАП должна была привлечь на свою сторону мелких и средних фермеров, создавая таким образом для себя социальную базу. Естественно, что в своей пропаганде НСДАП не могла открыто отстаивать интересы крупных землевладельцев и поэтому вынуждена была обращаться за поддержкой к мелким фермерам.

Райх имел все основания считать, что социальную базу гитлеризма составляли мелкие буржуа. По этому поводу он писал, что, прежде всего, следует отметить совпадение национальных и семейных связей в психологических структурах различных групп мелкой буржуазии. Эти связи приобретают особую силу благодаря процессу, который протекает параллельно такому совпадению и фактически возникает на его основе. С точки зрения масс, националистический фюрер персонифицирует нацию. Связь личности с таким фюрером устанавливается лишь в той мере, в какой он действительно олицетворяет нацию в соответствии с национальными чувствами масс. Поскольку фюрер знает, каким образом можно пробудить в массах эмоциональные семейные связи, он также олицетворяет и фигуру авторитарного отца. Он использует в своих целях все эмоциональные особенности, которые прежде приписывались строгой, но внушительной (в глазах ребенка) фигуре отца-защитника. В дискуссиях с горячими поборниками национал-социализма по поводу несостоятельности и противоречивости программы НСДАП много раз говорили, что Гитлер лучше их разбирается во всем — «он все устроит». В этом случае отчетливо проступает потребность ребенка в защите со стороны отца. В условиях социальной действительности потребность народных масс в защите позволяет диктатору «все устраивать». Такая позиция существенно затрудняет осуществление общественного самоуправления, т. е. разумной независимости и сотрудничества. Никакая подлинная демократия не может и не должна быть построена на основе такой позиции.

Более важной, однако, представляется роль идентификации массовых индивидов с «фюрером». Чем беспомощнее становится «массовый индивид» (благодаря своему воспитанию), чем отчетливее проступает его идентификация с фюрером, тем глубже детская потребность в защите прячется в чувстве его единства с фюрером. Эта склонность к идентификации составляет психологическую основу национального нарциссизма, т. е. уверенности отдельного человека в себе, которая ассоциируется с «величием нации». Мелкобуржуазный индивид ощущает себя в фюрере, в авторитарном государстве. Благодаря такой идентификации он бессознательно воспринимает себя защитником «национального наследия» и «нации». Это не позволяет ему презирать толпу и противопоставлять себя ей как индивидуума. Ужас его материального и сексуального положения настолько затмевается возвышающей идеей принадлежности к расе господ и существования выдающегося фюрера, что со временем он полностью утрачивает понимание всей ничтожности своей слепой преданности[98].

Конечно, Райх был прав в том, что Гитлер опирался на мелкую буржуазию, но не только. Прослеживая историю германского нацизма, каждый раз убеждаешься в дьявольской способности фюрера приспосабливаться к различным социальным группам и становиться выразителей их интересов. Он мог выражать интересы не только их, но и всего немецкого общества, мнящего себя вершителем мировой истории, но по злой воле союзников после Первой мировой войны ввергнутого в унизительное положение и жаждущего реванша. В этих условиях каждый немец чувствовал себя патриотом и готов был подчиниться лидеру, который призывал к всегерманскому господству в мире, и был готов возглавить всегерманский же поход к этой сияющей вершине. Гитлер действительно стал отцом нации, но ему должна была помочь толпа — без нее он был беспомощен. А поэтому каждый истинный патриот был обязан встать под его знамена, тоже чувствуя себя значимой фигурой, создателем нового мира, но благодаря не только своей идентификации с фюрером, но и осознанию выполнения исключительно важной работы для истории, но под руководством этого совершено необычного человека.

Гитлер всегда ощущал свою особость, свою неспособность к человеческим отношениям, а отсюда затем и свою предназначенность к великим свершениям. Война была для Гитлера великим положительным моментом его формирования, «огромным впечатлением», «грандиозным», «столь счастливым», как сам он это сформулирует, безудержно приветствуя этот опыт, имевший для него, по существу, метафизический ранг.