Мессии, лжемессии и толпа

Разумеется, управлять идентичными друг другу нумерами в такой безжизненной культуре одинаковой простейшей пиши и одежды, строжайшей, неукоснительной дисциплины — одно удовольствие. Однако не совсем ясно, как добиться того, чтобы появлялись не люди, а не отличающиеся друг от друга нумера. Ответ можно получить у одного из очень ироничных англичан, О. Хаксли, в его романе-антиутопии «О дивный новый мир». Совет прост: эти существа можно выращивать в бутылях, программируя вместе с тем и их будущую общественную дифференциацию, т. е. вхождение в заранее предопределенные социальные группы.

Строя и укрепляя примитивное общество, фашисты и большевики проделывали это под толстым одеялом демагогии и обмана. И те и другие стремились к культуре, в которой отношения между социальными группами и отдельными людьми представлялись в сугубо черно-белом изображении. Подобное мировосприятие очень точно выразил известный «пролетарский» поэт в словах: «Тот, кто поет не с нами, тот против нас».

Фашистами и коммунистами сразу же после прихода к власти было «упрощено» государство, т. е. заменено по существу партией. Была осуществлена также примитивизация права, закона, правосудия, что не могло немедленно не обернуться кровавым произволом и неограниченным беззаконием. Вот несколько весьма показательных высказываний Гитлера о праве, юриспруденции и юристах, записанные Г. Пикером: «…он обратил внимание, что завещание… только тогда имеет силу, если подпись под ним заверена нотариусом. Подписи германского рейхсканцлера вкупе с имперской печатью, оказывается, нет веры, если отсутствует подпись нотариуса. Ни один разумный человек этого не поймет! Ни один разумный человек не в состоянии понять правовых учений, которые напридумывали юристы — не в последнюю очередь под влиянием евреев. В конце концов, вся нынешняя правовая наука — это лишь схематизация знаний о том, как перекладывать ответственность на другого. Он поэтому сделает все, чтобы подвергнуть всевозможному презрению изучение права, то есть изучение всех этих правовых воззрений».

«Ему (Гитлеру. — Ю. А.) нужны судьи, которые твердо убеждены в том, что право — это не отстаивание интересов личности от посягательства государства, но в первую очередь забота о том, чтобы Германия не погибла».

«Если раньше актеров хоронили только на живодерне, то нынче именно юристы заслуживают того, чтобы их там хоронили. Нет никого ближе юристу, чем преступник, а если учесть, что оба — космополиты, то между ними просто нет разницы».

«Ныне он со всей откровенностью заявляет, что для него любой юрист или от природы неполноценен или со временем станет таковым».

В СССР, особенно в 1920–1930-е годы, о законе и законности отзывались примерно так же. Большевистские теоретики находили массу оправданий для беззакония, и их лакейская услужливость переходила все рамки приличия. Так, А. К. Стальгевич, известный в прошлом теоретик права, решительно возражал против отношения к закону как к чему-то «господствующему, всевышнему, озаренному ореолом надклассовой справедливости, превосходнейшему, служащему общему благу». Он не мог смириться с правовым характером власти, с тем, что над государством возвышается закон, велениям которого оно не может противоречить. Заклеймив подобные взгляды в качестве буржуазных, Стальгевич, на работах которого воспитывалось не одно поколение советских юристов, сокрушается по поводу того, что в соответствии с такими взглядами Советское государство «приобретает особый характер, характер государства правового, «связанного законом» и «ограниченного» законом. Цитируя слова Ленина о том, что Советское государство представляет собой «ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть», этот автор «мудро» предостерегает против механического применения буржуазной теории к социалистическому государству.

Подобные «научные» упражнения и в других «научных» поделках можно найти без особого труда. Думается, что их авторы должны нести нравственную ответственность за свои писания, которые образовали идеологический и правовой фундамент массовых репрессий. А то, что государство не было стеснено никакими законами и опиралось на насилие, нашему народу, к сожалению, хорошо известно. Можно сказать, что социалистическое государство делало то, что ему хотелось, до крайности упрощая проблему законности.