Тоталитаризму попросту не нужен и органически чужд талант и тем более гений. Поэтому система одних уничтожает (Гумилёв, Мандельштам, Мейерхольд, Флоренский, Вавилов, Клюев, Цветаева), других травит, выдворяет, выживает из страны (Бунин, Шмелёв, Замятин, Шаляпин, Куприн, Рахманинов, Бердяев, Солженицын, Бродский, Пастернак, Ахматова). Советская власть, равно как и немецкие нацисты, объявила интеллигенцию, особенно творческую, художественную, своим врагом номер один и организовала ее постоянную травлю. Доктор философии и литератор Геббельс, считавшийся в кругу гитлеровской верхушки чуть ли не главным интеллектуалом, приравнивал врагов-интеллигентов к евреям. Вместе с тем современные деспотии всячески поощряли, с позволения сказать, искусство, культивирующее грубую, бездушную, примитивную силу. Поэтому в фашистской Германии и большевистском СССР так любили писать, лепить и высекать плакатные квадратные физиономии без проблеска мысли, но со стальными мускулами и нерассуждающей готовностью и к агрессии, и к подчинению. Глыбообразные бабищи со снопами, девушки с веслами, физкультурники и военные с идиотски счастливыми лицами и могучими икрами «украшали» наши выставки, так называемые парки культуры, клубы, официальные учреждения, школы и т. д.
Вообще тоталитарное искусство в СССР, нацистской Германии, маоистском Китае и фашистской Италии было поразительно единым по содержанию и форме в живописи, скульптуре и архитектуре, которые всегда тяготели к ложному монометаллизму и бездушной помпезности. В живописи и скульптуре разрабатывались одни и те же сюжеты — вожди, «простые люди», естественно, всегда счастливые или готовые отдать себя во славу режима. Более чем довольные жизнью семьи и т. д. Надо признать, что среди них были и достаточно талантливые, например «Рабочий и колхозница» В. Мухиной, хотя и в этой работе, естественно, видны тоталитарные штампы: более чем мускулистые тела без признаков интеллекта и яркая демагогия, причем, как остроумно заметил поэт Е. Евтушенко, «колхознице не мешало бы дать хотя бы «маленький паспорточек»».
Вот что писал один из главных идеологов Третьего рейха Розенберг, книга которого «Миф XX века» (из нее мы приводим выдержку) очень высоко почиталась фашистами, особенно их элитой, уступая лишь «Моей борьбе» Гитлера: «Во всех городах и во всех деревнях Германии… лица под стальной маской на военных памятниках… имеют сходство, которое можно назвать мистическим. Прямой, изборожденный морщинами лоб с глубокими складками в уголках, говорящими о твердой воле. Широко раскрытые глаза смотрят прямо. Они устремлены вдаль, в вечность. Воля и мужественность фронтовых солдат заметно отличают их от идеала красоты прежних времен: внутренняя сила стала еще заметнее, чем в эпоху Ренессанса или барокко. Такая же идеальная красота присуща и немецкому рабочему и вообще каждому борющемуся немцу… Тождество это хотят скрыть морфинисты — «бастарды», рисующие в еврейских и «рабочих» газетах и журналах искаженные лица нравственных калек, делающих гравюры на дереве, где идиотизм и эпилепсия должны изображать волю и борьбу, ее скрывает и церковь, малюющая распятия и божьих агнцев».
Выспренное словоблудие Розенберга не помешает понять, какое эмоциональное воздействие оказывал или должен был оказывать на молодых немцев описанный эталон арийского мужчины. Можно не сомневаться, что такой человеческий примитив готов был исполнить любой приказ, даже пойти в палачи и мародеры. «Теоретическое» обоснование антисемитизма, ненависти и пренебрежения к другим народам, иные, в том числе публицистические, писания на эти темы, им же посвященные произведения «искусства», равно как и большевистские письменные и устные упражнения о классовой морали, коммунистических ценностях, бдительности, необходимости усиления борьбы с империалистами и внутренними врагами, активно насаждали насилие в обществе, бездуховность и примитив.
В фашистской Германии была запрещена критика искусства. В приказе Геббельса было сказано, что начиная с 27 ноября 1936 г. раз и навсегда запрещается такая критика. «Впредь сообщения и репортажи об искусстве должны занять место критики искусства, которая возомнила, будто является его судьей, что имело место со времен еврейского господства в искусстве, полностью исказившего концепцию критики. В репортажах об искусстве какая-либо оценка содержаться не должна, ограничиваясь лишь описанием явлений и событий»[77].
В СССР критика произведений литературы и искусства дозволялась, но только с идеологических марксистско-ленинских позиций. Еще имелась свирепая цензура, которая строго следила за тем, чтобы в искусство, литературу и науку не пробралась крамола. Те, кто поддерживал все правила, обычно процветали в отличие от раскольников и тем более идеологических врагов, которых преследовали как просто общеуголовных преступников.