Мессия

Каждая птица рано или поздно выпархивает из родительского гнезда, ибо все во Вселенной испокон веков идет по-своему давно заведенному распорядку. Ты встретишь свою судьбу. Но не в этом мире, так как эта земля больше не твой дом, и ты не принадлежишь ей как сын…

Он принял твердое решение покинуть планету как можно скорее, дабы перестать самим фактом своего присутствия вызывать конфликты и провоцировать людей на насилие. В то время как Алекс и остальные его приверженцы, все, за исключением переродившейся Лары, которая теперь не отходила от него ни на шаг, имели на этот счет свою точку зрения.

Стоун и Даррел развернули грандиозную рекламную кампанию, в которой на все лады зазывали людей на «представление» и обещали невероятное шоу. Идея работала, как часы. Над мысом кружили вертолеты и небольшие частные самолетики, игнорирующие исходящие пеной приказы военных покинуть воздушное пространство космодрома. Со стороны Атлантического моря собралось несметное количество всевозможных яхточек, паромов и других доступных простым обывателям плавсредств, до отказа забитых туристами. Чуть поодаль, царапая водную гладь шасси-поплавками и отчаянно ревя моторами, заходили на посадку гидропланы.

На берегу разбивались палатки и даже целые лагеря, всюду открывались небольшие лавочки, торговавшие всякой непритязательной ерундой, до которой так падки обычно туристы. Подрабатывающие студенты — молодые парни и девушки — ходили среди все прибывающих и прибывающих зрителей, продавая футболки и кепки с изображением Гая. Новообразованный культ почитания Мессии стремительно разрастался и процветал.

Благодаря своим многочисленным связям в самых высших кругах и слаженной работе своего предвыборного штаба, Стоуну удалось договориться с военными о беспрепятственном прохождении всех желающих на стартовую площадку и прилегающую к космодрому территорию.

Поднятый с постели посреди ночи заспанный генерал Харрис рвал и метал, матеря телефонную трубку на чем свет стоит, багровея от бессильной злобы на проклятых политиканов, которые опять умудрились все чистенько провернуть, как всегда, поставив его в известность в самый последний и, конечно же, как всегда водится в таких случаях — самый неподходящий момент. Дело попахивало катастрофой. И разгребать все это дерьмо, естественно, прибегут попросить его.

Готовый найти выход из любой, даже на первый взгляд трудно разрешимой задачи, неутомимый Даррел соблазнил заманчивыми творческими перспективами (для этого потребовалось вернуть давно «позабытые» кое-какие долги и провести изматывающую бессонную ночь в одном из гламурных кабаков неспящего Голливуда) старого знакомого, работающего на одном из ведущих телеканалов Америки, и вокруг возвышающегося посреди мыса шаттла специально нанятая бригада рабочих и промышленных альпинистов в составе семисот пятидесяти человек, без передышки работая, возводила циклопические голоэкраны для освещения грандиозного по своей масштабности события в прямом эфире, размерам которых мог смело позавидовать любой спортивный стадион, построенный на территории США после пятидесятого года.

Ден Даррел видел в мероприятии свой счастливый шанс, уникальную возможность, которая выпадает мучительно желающему реализоваться человеку единственный раз за всю жизнь. Прямо перед хвостовой секцией шаттла, ощетинившейся куполообразными иссиня-черными гроздьями сопел, еще одна команда, на этот раз плотников, без передышки стуча, выпиливая и строгая, стремительно возводила просторную сцену с трибуной в центре — конгрессмен Стоун захотел выступить с торжественной речью, предваряющей начало мероприятия. Его всяческое участие и нескрываемая публичная симпатия к Метьюсу, а также инцидент на вилле конгрессмена, который в глазах общественности после этого выглядел пострадавшей за правду стороной, могли благотворно повлиять на исход грядущей предвыборной гонки. По крайней мере, на это все как один хором намекали его бесчисленные аналитики. Веры стопроцентной им, конечно же, не было, но тем не менее результат был налицо.

С неторопливым достоинством, как умеют делать только политики, вознесясь на сцену в окружении плечистых охранников-мордоворотов, Роджер Стоун чинно встал за трибуной, прокашлялся в микрофон, а затем произнес пламенную и пылкую речь, которую аккуратно прочитал по приготовленной ему бумажке. Его выступление транслировалось звуковыми усилителями на весь мыс Канаверал, а также было показано по всему миру и на гигантских экранах, которые передавали картинку с камер операторов, предусмотрительно расставленных заранее тут и там Даррелом.

— Эти люди со мной! — крикнул Гай охранникам. У внутреннего периметра, с трудом пробившись сквозь чудовищную толпу, стояли индейцы из резервации «Гуляющий ветер». С собой они принесли несколько тяжелых на вид ящиков. — Ребята, спасибо, что приехали.

— Друг старейшины Шона — наш друг, — пробасил высокий индеец, старший среди приехавших по просьбе Гая.