Мессия, пророк, аватар

И надо же было произойти такому совпадению: Нехама разрешилась от бремени в том же самом городишке… Но только не в хлеву, как мать того младенца, а на вполне приличном постоялом дворе. Это Ровоам помнит. Были тогда заплачены за постой хорошие деньги. И совсем чужие люди приходили к ним с подарками, посмотреть новорожденного. Кто еду какую-либо приносил, кто – что-то из одежды или посуду, кто – украшения или амулеты. Такой, видно, обычай был в городе. Впрочем, новорожденным всегда несут подарки, что ж тут удивительного?

В ответ на поздравления с первенцем Ровоам только пожимал плечами: все-таки он считал, что совсем тут ни при чем. Но тогда получалось из объяснений Нехамы, что зачатие было «божественным». В такое зачатие – ни с того ни с сего! – он все-таки не верил. Никак не верил! Ладно бы с тем, другим, со святым младенцем. Это еще куда ни шло. Но чтоб у его Нехамы такое… Нет и нет!.. Так и укрепилось в нем подозрение: Нехама изменила ему с неизвестным мужчиной. А что ж тут поделаешь, думал при этом старый Ровоам и… сочувствовал Нехаме – сам-то он не может быть супругом своей жене и, значит, обделяет ее тем необходимым, чего ждет и получает всякая жена от своего мужа. Правда, совесть тут же подсказывала ему, что измена, возможно, произошла на самом деле совсем незадолго до их брака, а значит, не могла считаться изменой. Однако обида и ревность все-таки не давали Ровоаму покоя. Он внимательно присматривался ко всякому мужчине из приходивших к ним за какой-нибудь надобностью. Наблюдал он и за Нехамой, надеясь, желая и страшась, что она каким-нибудь жестом, взглядом или действием себя выдаст. Ничего не удалось тогда выведать Ровоаму…

Теперь, у костра, мысли Ровоама устремились в ином направлении. Он вспоминал услышанное им от людей. Касалось оно того чудесного младенца, тоже родившегося в Вифлееме. Тогда будто бы прошел такой слух: царь Ирод заподозрил, что среди недавно родившихся в Вифлееме мальчиков есть его будущий соперник, претендент на трон. Кто-то, должно быть, нашептал царю такую нелепость. Правитель хотел жить и царствовать вечно и не собирался никому уступать власть, ибо в свое правление предавался наслаждениям, а человек не хочет расставаться с жизнью, потому что знает, что смерть отнимет у него наслаждения. И вот царь приказал отыскивать и умерщвлять всех новорожденных мальчиков. Наверняка среди убиенных будет и тот будущий претендент, рассуждал царь. Вот уж пришлось хлебнуть горя их родителям, думал Ровоам, глядя на огонь костра. И совсем забыл старый Ровоам, что вскоре они с Нехамой сильно обеднели и им пришлось из своей страны податься на заработки – и тоже, как и тому семейству, в Египет! С той лишь разницей, правда, что их с Нехамой никто не преследовал, как это было с тем несчастным святым семейством.

Под грузом хлопот по устройству далекого путешествия Ровоаму стало не до подозрений в неверности Нехамы. Да и уже в Египте, и позже, спустя несколько лет, когда Ровоам-младший, подрастая, радовал всех своей красотой, кротким нравом и смышленостью, Ровоам-старший будто забыл о прежней ревности. Вернее сказать, не то чтобы забыл совсем, окончательно. Нет, человек не может окончательно забыть подобные важные вещи. Просто переживания будто бы опустились на дно души и пребывали там до поры до времени, непотревоженные.

Мальчик Ровоам – мать звала его Рови, – заметно выросший, с людьми всегда бывал приветлив и добродушен. Но, случалось, и резко осуждал людей за их проступки или неблаговидные дела. Такое странно было слышать от мальчика, казавшегося беззаботным и даже легкомысленным. Взрослым не нравилось его «умничанье», они смеялись над Рови, порицали его. Он же оставался тверд в оценках того дурного, что находил в людях, например лукавства, склонности к стяжательству, воровству, просто непорядочности и прочего. И был-то он на самом деле еще ребенком, но уже нажил себе недоброжелателей. А уж те постарались – заронили в сердце мальчика сомнения в своих родителях.