Мессия. Том 1

За одну жизнь, сколько грехов вы можете совершить? Если вы будете совершать грехи каждое мгновение — без пищи, без питья, без сна, семьдесят лет безостановочно, — даже тогда вам за этот срок не совершить достаточное количество грехов, чтобы заслужить вечный адский огонь. Вечный! Должна же быть какая-то справедливость.

Бертран Рассел сказал о себе: «Я совершил много такого, что христиане могут осудить как грех, и многое мне снилось такое, что тоже можно осудить как грех. Если мои действия и мои сны собрать вместе — самый строгий судья не сможет отправить меня в тюрьму больше чем на четыре или пять лет».

Вечное осуждение на адский огонь безвыходно, нет способа избавиться от явной глупости, чепухи, неблагоразумия. Но даже такой человек, как Халиль Джебран, все еще обременен этими представлениями.

(Человек из аудитории, посетитель, поднимается, чтобы покинуть холл.)

Посмотрите на этого человека... куда вы идете? Если вы собирались покинуть это место, зачем вы приходили? Эти люди мертвы! Взгляните на его лицо... и на женщину, на которую я указывал; им не следовало позволять входить. Здесь братство, а не демонстрация фильма!

Все же религии, которые родились в Индии, более рациональны в этом смысле. Они верят не в одну жизнь, а в реинкарнацию. Вы продолжаете возрождаться снова и снова. Целая вечность предоставлена вашей жизни — без всякого начала, без всякого конца.

Вот я следил утром — я не увидел ни одной мертвой души, наблюдающей за нами с деревьев. Однако несколько мертвых душ вошло из любопытства — а возможно, это просто полицейские ищейки в штатском. Но я не потерплю никого, кто здесь из любопытства, кто здесь наблюдатель, кто здесь детектив, кто здесь информатор. И вы все должны понять: всякий раз, когда вы увидите кого-нибудь непричастного, — это должен быть последний раз, когда он вошел в этот храм Бога.

Часто я слышал, как вы говорили, будто во сне... Но это как будто продолжается. Он не уверен в том, что говорит. Он просто предполагает — говорили, будто во сне: «Тот, кто ваяет из мрамора и обретает в камне образ своей души, благороднее того, кто пашет землю».

Нобелевские премии присуждаются художникам, поэтам, скульпторам, танцорам. Слыхали вы, чтобы садовник, который создает жизнь, прекрасную жизнь, получил Нобелевскую премию? Крестьянин, который вспахал поле и кормит всех вас, — его когда-нибудь награждали? Нет, он живет и умирает, словно его никогда и не было здесь.

Это безобразное разграничение. Каждая творческая душа — не имеет значения, что она творит, — должна быть уважаема и почитаема, и это будет почитанием творчества. Но даже политики получают Нобелевскую премию — а они не что иное, как ловкие преступники. Все кровопролитие, которое бывало в мире, случалось из-за политиков, и они до сих пор готовят все больше и больше ядерного оружия, чтобы совершить глобальное самоубийство.

В настоящем, честном человеческом обществе творчество будет почетно, уважаемо, потому что творческая душа принимает участие в работе Бога.

И тот, кто ловит радугу, чтобы перенести ее на холст в облике человека, — выше того, кто плетет сандалии для наших ног.

Наше эстетическое чувство не очень богато.

Мне вспоминается Авраам Линкольн. Он был сыном башмачника, а стал президентом Америки. Естественно, все аристократы были ужасно обеспокоены, раздосадованы, раздражены. И это не случайно, что вскоре Авраам Линкольн был убит. Они не могли перенести, что президентом страны стал сын башмачника.

В первый же день, когда ему предстояло выступить по случаю инаугурации в Сенате, как раз когда он собрался встать, один безобразный аристократ поднялся и сказал: «Мистер Линкольн, хоть вы и стали по какой-то случайности президентом страны, не забывайте, что вы обычно приходили со своим отцом в мой дом делать обувь для нашей семьи. И многие сенаторы носят обувь, сделанную вашим отцом, так что никогда не забывайте свое происхождение».

Он полагал, что сможет унизить его. Но нельзя унизить человека, подобного Аврааму Линкольну. Лишь немногие люди, страдающие от неполноценности, могут быть унижены. Величайшие из людей выше унижения.

Авраам Линкольн ответил то, что следовало бы запомнить каждому. Он сказал: «Я очень благодарен вам за напоминание об отце как раз перед моим первым обращением к Сенату. Мой отец был столь прекрасным и творческим мастером, что не было другого человека, который мог бы создать такие превосходные башмаки. Я хорошо знаю: как бы я ни старался, мне никогда не стать столь же великим президентом, сколь великим творцом был он. Я не в силах превзойти его.