Мессия. Том 1

Но это шовинистическое общество самцов, и все ваши религии - шовинистические, они созданы самцами, и там господствуют самцы. А невинная Сита даже не спрашивает: «А как же ты? Так же как я была три года вдали от тебя, ты был три года вдали от меня. Мы в одинаковом положении. Фактически, я находилась в заключении, и человек, державший меня в заключении, твой враг, — один из самых ученых людей, известных Индии.

Он даже не коснулся моего тела. Со мной обращались как с королевой. Он предоставил мне свой лучший сад, свой лучший дворец для жилья. Но ты был свободен — как насчет твоей чистоты?»

Нет, Сита не спросила этого. В этом и состоит ее скромность, ее красота и изящество. Рама опускается гораздо ниже Ситы. Она прошла через огонь, ни о чем не спрашивая.

Я говорю это с тем, чтобы полицейскому комиссару стало ясно, почему я критикую другие религии: ведь они — это также и мое прошлое; все прошлое человека — это и мое прошлое. Я имею право оглянуться и посмотреть, где человек сбился с пути; и не третьеразрядному правительственному служащему мешать мне.

И даже после испытания огнем, когда Рама возвратился с Ситой в свою столицу в Айодхью, он опять повел себя жестоко. Жена мойщика белья не вернулась ночью домой, а когда утром она пришла домой, тот заявил: «Убирайся! Я не Рама, чтобы принимать жену, которая была три года в руках врагов».

Раме доложили: «Мойщик белья критиковал тебя!» Сита дает доказательство перед тысячами очевидцев, но всего лишь критика мойщика белья... и хотя она теперь беременна, Рама оставляет ее в лесу, в общине учеников браминов. Как говорилось столетиями в этой стране, «Какую великую жертву он принес!».

Я изумлен. Это жертва, или просто жадность из-за королевства? Это жертва, или просто жажда почестей? Он трус! Он не последовал за ней ни в огонь, ни в лес. Он мог сказать: «Если люди моей столицы не доверяют мне — я отказываюсь от этого королевства, но я не могу отказаться от женщины, которая прошла испытание огнем перед тысячами очевидцев».

Ему жалко королевства, ему жалко почестей. И кто же оказался жертвой? Сита жертва. А люди говорят: «Посмотрите, какую великую жертву принес Рама».

Принести в жертву кого-нибудь другого очень легко. Если бы он пожертвовал собой, королевством, почестями, я любил бы его как одного из великих людей, великую душу. Но если мне предлагают, чтобы я, зная все факты, признал его реинкарнацией Бога, — я отказываюсь. Он даже не человеческое существо. Он — недочеловек, просто политик.

И вы говорите мне, что я не должен критиковать? Я критикую, потому что хочу очистить путь человечеству, будущему. В противном случае мы будем продолжать повторять одни и те же идиотские идеи.

Я не против кого-либо. Я попросту забочусь, чтобы нового человека не обременяло гнилое прошлое. По существу, я не критикую прошлое, моя критика — в поддержку нового человека, с целью подготовить почву для нового человечества. Никто не может помешать мне.

И разве лютня, что утешает ваш дух, не была вырезана из дерева ножом?

Потому что он не понимает и не способен заявить: «Я не знаю ответа на ваш вопрос...» Было бы гораздо замечательней, если бы Альмустафа сказал женщине: «Ответа на ваш вопрос я не знаю — вам придется поискать кого-то другого, кто сможет ответить на него». Но он старается скрыть свое неведение за прекрасной поэзией.

И разве лютня, что утешает ваш дух, не была вырезана из дерева ножом?

Лютня, вырезанная ножом, — не ваше сердце, не ваше существо. Так что если она успокаивает... — это не духовный рост. Это не утешает ваш дух, как говорит он: это утешает только вашу голову. И не благодаря ножу, не благодаря боли, через которую проходит лютня. Какое вы имеете отношение к лютням и чашам?

Меня просто изумляет, что такой человек, как Халиль Джебран, не осознает, о чем говорит, и что никто никогда не возразил ему. Ведь если Халиль Джебран не осознает, то что же говорить о людях, которые читают Халиля Джебрана по всему миру? Красота, замечательная поэзия — они загипнотизированы всем этим.

Но ничто не может загипнотизировать меня. И я не делаю никакого различия: если я увижу, что что-нибудь не так с Рамой, я непременно скажу об этом. Если я увижу, что что-нибудь не так с Иисусом, я не собираюсь просто промолчать, чтобы христиане не гневались на меня, чтобы не разрушали мои коммуны, чтобы моим саньясинам не препятствовали, чтобы меня не изводили, не мучили любым возможным способом, не наказывали без всякой вины.

И вот двери всех стран закрыты, я не могу войти. Я не прихожу с армией, но не вынуждайте меня — ведь я могу ухитриться прийти и с армией тоже, а армиям не нужны визы.