Пока лифт ехал наверх, она вытащила телефон и написала Сид сообщение.
Долгое время ничего. А затем рядом с именем подруги появились три точки, в знак того, что она печатает.
Джун беспокойно ждала ответа.
Когда речь заходила о Сидни, она никогда не умела ждать.
Джун потребовался целый год, чтобы найти их снова, и когда все же удалось, это было совершенно случайно. Будто судьба свела.
Беда в том, что Джун не верила в судьбу. По крайней мере, не хотела в нее верить. Судьба означала, что все произошло не просто так, а в жизни Джун было слишком много такого, чего она никогда бы не попросила. Кроме того, трудно верить в высшую силу или великий замысел, когда зарабатываешь на жизнь, убивая людей.
Но затем судьба – или удача, или что там еще – сжалилась и вручила ей Сидни.
Год безуспешного поиска человека в черном, а затем, в полутора тысячах миль от Дрездена, где они впервые пересеклись, Джун пошла через парк по дороге на работу и снова увидела белокурую девушку.
Прошел год, но это точно, несомненно Сидни. Она была – и, кажется, все еще оставалась – в том возрасте, когда изменения происходят в одночасье. Тела росли, формировались – но девушка выглядела так же. Абсолютно так же. Белокурый боб и ледяные голубые глаза, то же худощавое телосложение, та же гигантская черная собака, маячащая рядом с ней как тень.
Джун осмотрела парк – ни следа мужчины в черном, но зато в траве сидел другой, с татуировками на предплечьях и книгой на колене. Неподалеку Джун увидела вспышку розового цвета, забытый фрисби. Она подняла его, покрутила, а затем швырнула пластиковый диск в голову мужчины.
Фрисби врезался в него с легким треском, и Джун ринулась к здоровяку в образе бодрой молодой брюнетки, лопоча извинения и ослепительно улыбаясь.
– Все в порядке, – ответил он, потирая затылок. – Меня фрисби не свалишь.
Мужчина протянул диск обратно, и когда Джун коснулась его, жизнь здоровяка пронеслась перед глазами, словно кинолента.
Он был таким открытым, таким человечным. Митч Тернер. Сорок три года. Приюты, ободранные колени и сбитые в уличной драке костяшки. Компьютерные экраны и визг автомобильных шин. Наручники, тюремная камера и кафетерий, мужчина с импровизированным ножом, приглушенная угроза, а затем – Джун увидела лицо, которое узнала.
И благодаря Митчу теперь у нее было имя.
Виктор Вейл.
В воспоминании Митча этот человек был худым, но еще не изможденным, в тюремных серых цветах, а не в черных. Легкое движение запястья, и нападавший с криком рухнул на пол.
Эта встреча стала для Митча отправной точкой – с тех пор в его воспоминаниях постоянно мелькали голубые глаза Виктора, его светлые волосы. Пока они не нашли
Страх потерять.
И спрятанное во всем этом, как лист бумаги в книге, последнее воспоминание. Еще одна блондинка. Тело, погребенное огнем. Выбор, задушенный сожалением.
– Извини, – снова повторила Джун, даже когда воспоминания Митча проносились в голове. – Я ужасно бросаю.
– Ерунда, – ответил Митч, излучая доброту, тепло.
Он откинулся на траве со своей книгой и улыбнулся. Джун улыбнулась в ответ и попрощалась, ее внимание уже обратилось к девушке под деревом.
Неизвестный номер: Я забыла тебе сказать.
Неизвестный номер: Меня зовут Сидни.
Джун положила мобильный телефон на ладонь. Конечно, она уже знала имя девушки, но хорошо, что она сама написала. Джун хотела, чтобы все произошло естественно, пусть они и сошлись несколько странно.
«Приятно познакомиться, Сидни, – ответила она. – Я Джун».
Хорошо, подумала она с улыбкой.
Теперь они могут стать настоящими друзьями.
Лифт звякнул, прибыв на четырнадцатый этаж. Джун вышла в холл и подошла к кремовой двери. Она почти ожидала найти запасной ключ на дверной коробке или под ковриком, но там ничего не было. Ну и ладно. Два тонких кусочка металла, и через полминуты она была внутри.
Квартира Марселы Риггинс была почти такой, как ожидалось: кожаный диван, шикарный белый ковер, медные бра, куча денег, ноль души.
Тем не менее имелось несколько странных штрихов. Дыра в двери спальни, дорожка из мусора, что-то вроде обожженной бумаги, отмечающая путь разрушения. Стеклянный порошок на стойке и полу. Но первым, что проверила Джун, был винтажный проигрыватель. Того вида, что богачи покупают как предмет интерьера, а не механизм. Но рядом лежала небольшая стопка пластинок, даже если только напоказ. Джун перебрала их, пока не нашла что-то веселое, и поставила, смакуя шорох иглы по пластинке.
Музыка полилась в квартиру.
Джун закрыла глаза и слегка покачнулась.
Песня напомнила ей о лете. О смехе и шампанском, плеске воды в бассейне, занавесках на веранде и сильных руках, а еще о грубом сланце под щекой и…
Джун сняла иглу, и песня остановилась.
Прошлое было прошлым.
Мертвым и глубоко зарытым.