Месть

Он упал, как свинцовый шарик. Другой еще тянулся за своим упавшим оружием, но Марсела оказалась там первой и прижала раненую руку к полу каблуком.

– Ты чокнутая сука, – проблеял он, а она наклонилась и зажала ему рот ладонью.

– С леди так разговаривать нельзя, – сказала она, вонзая ногти в его кожу. Та сморщилась, плоть спала, обнажив кость, все это истончалось и трескалось, и наконец рассыпалось.

Марсела выпрямилась, отряхивая ладони, и тихо выругалась. У нее треснул ноготь.

Джун тихо оценивающе присвистнула:

– Что ж, это было весело. – Она сидела на диване, по-девичьи болтая ногами. Затем спрыгнула и направилась к стеклянным дверям, чья поверхность теперь была заляпана кровью. – Идем, – сказала она, проходя мимо серванта Тони. – Мне нужна настоящая выпивка.

X

Три недели назад

Восточная часть Мерита

Марсела повидала немало баров, но в большинстве из них были светящиеся витрины, кожаные сиденья – ну или, по крайней мере, меню.

«Палисады» могли похвастать разбитыми окнами, деревянными табуретками и грязной доской для списка блюд.

Не то чтобы Марсела не знала этот мир – мир крепкой выпивки и таблеток, оплаченных мелкими наличными, – но она сознательно оставила его позади. Джун, с другой стороны, чувствовала себя как дома, опираясь локтями на липкую стойку. Она снова была собой – не той девушкой, которую Марсела увидела в кабинете Хатча, или той, которую Джун носила по дороге, а той, что явилась в «Хайтс» с этими свободными каштановыми локонами и в длинной крестьянской юбке.

Джун заказала двойной виски для себя и мартини для Марселы. Мартини на деле оказалось чистой водкой. Что на данный момент ее вполне устраивало. Марсела стояла в баре, потягивая напиток.

– Да сядь уже, мать твою, – велела Джун, разворачиваясь на своем месте. – И перестань морщить нос. – Она подняла свой стакан. – За хорошее окончание рабочего дня.

Марсела неохотно уселась на табуретку, изучая Джун поверх бокала.

Ее раздирали вопросы. Две недели назад Марсела была красивой, амбициозной, но немного скучающей домохозяйкой, не подозревавшей о существовании таких людей, как Джун, как она сама. Теперь же она стала вдовой, способной разрушить все, к чему ни прикасалась, но оказалась не единственной, обладающей сверхсилами.

– Ты можешь стать кем угодно? – спросила она Джун.

– К кому бы ни прикоснулась, – ответила та. – Если они живы. И если они люди.

– Как это работает?

– Без понятия, – ответила Джун. – А как ты сжигаешь людей живьем?

– Нет, – возразила Марсела. – Не сжигаю. Это больше похоже на… – Она посмотрела на бокал в своей руке. – Разрушение. Древесина гниет. Сталь ржавеет. Стекло становится песком. Люди разваливаются.

– Как это ощущается?

Как огонь, подумала Марсела, но это было не совсем правильно. Она вспомнила, что чувствовала, когда Маркус гнил в ее руках. Как развалился на части, просто, почти элегантно. Было в ее силе что-то грубое. Беспредельное, безграничное. Так она и сказала.

– У всего есть предел, – сказала Джун. – Ты должна найти свой.

Ее взгляд помрачнел, и Марсела вспомнила момент между телами, краткий проблеск настоящей формы.

– Ты это почувствовала? – спросила она. – Когда он тебя застрелил?

Джун подняла бровь:

– Я ничего не чувствую.

– Должно быть, удобно.

Джун задумчиво помычала, а затем задала совершенно другой вопрос:

– Ты помнишь свои последние мысли?

Как ни странно, да.

Марсела, которая никогда не помнила собственных снов, редко могла воспроизвести телефонный номер или броскую фразу, произносила тысячу злых слов в пылу страсти и никогда не вспоминала ни одного из них, казалось, не могла забыть. Слова эхом отозвались в ее черепе.

– «Я тебя уничтожу», – произнесла она тихо, почти благоговейно.

Теперь каким-то образом она действительно это могла.

Будто выковала силу собственной грозной волей, закалила болью, гневом и порочным желанием отплатить мужу.

И Марсела задалась вопросом: какая жизнь – какая смерть – создала Джун? Когда она спросила, оборотень затихла, и в этой тишине Марсела почувствовала, как сидящая рядом девушка смотрит в свое собственное внутреннее пламя.

– Моя последняя мысль? Чтобы я выжила. И больше никто и никогда не смог причинить мне боль.

Марсела подняла стакан.

– И теперь никто не может. Вдобавок ко всему ты можешь быть кем угодно.

– Кроме себя самой. – В голосе Джун не было никакой жалости к себе, только черный юмор. – Ирония, бессердечная сука.

– Карма тоже. – Марсела покрутила свой бокал. – Ты знаешь мою историю, – сказала она. – Что у тебя?

– Это личное, – коротко отрезала Джун.

– Ну же, – настаивала Марсела.

Джун подняла бровь:

– О, извини, если ты решила, что это такой девичник, где мы напьемся и подружимся, я пас.

Марсела огляделась.

– Тогда что мы здесь делаем?

– Празднуем, – ответила Джун, допила, махнула налить еще, а сама вытащила из кармана свернутый в трубочку листок бумаги. Сначала Марсела приняла его за сигарету, но затем поняла, что это список.

Четыре имени, в столбик, одно за другим.

Трое из них уже были вычеркнуты.

Внизу шло последнее: Энтони Хатч.

На глазах Марселы Джун схватила ручку с бара и вычеркнула имя.