Месть

— Я думаю, у нас в ЦК люди квалифицированные, — улыбнулся Киров, отказываясь от этого предложения. Он хорошо понял намек Кобы, и мгновение Сергей Миронович колебался, уж слишком велик был искус, но он знал и другое: Коба ничего просто так не делает, и Мильду придется «отрабатывать» своим послушанием, молчанием, согласием во всех грязных делишках: кого сместить, кого посадить, кому порадеть. И потом у Кобы всегда наготове будет компромат на него: вот Киров отстаивает тут великие принципы, а сам из Ленинграда перетащил за государственный счет любовницу со всей семьей и на глазах жены открыто живет с ней. Разве можно верить такому секретарю ЦК? Поэтому Киров и отказался, к большому неудовольствию Сталина. Он наверняка знал, что Киров продолжает встречаться с Мильдой, а значит, она ему нравится, и Коба предлагал ему наилучший вариант: иметь своего, преданного личного секретаря и любовницу в одном лице. Кто от такого отказывался? Но Киров отказался, потому что не хочет быть Кобе ничем обязанным, а значит, собирается с ним воевать. Разве есть другая логика? Лицо Сталина посерело, он вытащил потухшую трубку и стал выкладывать табак.

— Смотри, если надумаешь еще взять кого-то, дай знать, — холодно кивнул Коба. Былой радости и приязни как не бывало.

И все же Киров возвращался домой успокоенный. Он вдруг почувствовал, что с Кобой можно бороться и даже побеждать. Когда он видит твердую позицию, поначалу сопротивляется, а потом дает задний ход. И узнав, что Киров встречался с Ганиными, поняв, что Киров не хочет во всем быть согласным со Сталиным, во всем подчиняться ему, он обиделся и даже поставил их отношения на грань разрыва. Но первый же опомнился и пошел на попятную. Теперь главное — не давать Кобе никаких компроматов на себя самого, только тогда можно будет противостоять ему. Мильда дорога Кирову, но дело дороже и тут ничего не поделаешь. Жестокий выбор. Окрыленный своей маленькой победой, Сергей Миронович даже на день раньше отправил в Ленинград Чудова, чтобы тот 28 ноября собрал секретариат и утвердил на 1 декабря собрание городского партактива по итогам ноябрьского Пленума ЦК. Они обговорили и время — 18.00 во дворце Урицкого, бывшем Таврическом.

Киров вернулся в Ленинград утром 29-го, заехал в обком, обзвонил всех секретарей райкомов, провел объединенный секретариат обкома и горкома партии и предложил назначить на 2 декабря совместный пленум по вопросу предстоящей отмены карточной системы на хлеб. Добрался он домой уже поздно вечером, договорившись с Чудовым, что 30 ноября и первую половину 1 декабря он останется дома и будет работать над докладом. Жена с Рахилью оставались на даче в Толмачеве, он позвонил им вечером 29-го, сказав, что вопрос о их поездке решен, и Сталин дал уже соответствующую команду наркомздраву. Рахиль приглашала его приехать, но он сообщил, что сможет к ним выбраться лишь вечером 2 декабря, когда проведет пленум обкома.

Ложась спать, он вспомнил, что не позвонил Мильде. Раньше, когда возвращался, всегда звонил. Но все равно теперь до третьего с ней не увидится. Она славная, и поймет, что он был замотан с делами пленума. Поймет и почему не сможет ее вызвать в Москву. Она у него умница, настоящая партийка. Выбора нет: либо он должен подчиниться сталинскому диктату и вместе с ним громить его врагов, запятнав себя еще большей кровью, либо… Но каков этот второй путь? Открытого бунта, который Коба никак не потерпит, или мелких уступок, ложной независимости. И сколько так может продлиться? Год, два? Ему надо посоветоваться с Серго, с Куйбышевым. Есть еще Бухарин, Крупская, есть старые большевики-ленинцы, и если они выступят единым фронтом, то…

У Кирова тревожно замерло сердце. Он знал, чем может закончиться такой петушиный наскок. И не лучше ли перевести Мильду в Москву и разом покончить с этими наполеоновскими планами. Не такие герои ломали себе шею, пытаясь воевать с Кобой. А может быть, прав Троцкий, сказав о нем: «невзрачный серый тип, китайский болванчик, куда качнешь, туда и падает»? Сталин как-то, стремясь разжечь в нем ненависть против «иудушки» и объединившихся с ним Зиновьева и Каменева, пересказал Кирову эти слова. Китайский болванчик! Хуже насмешки и придумать нельзя.

Киров вылез из кровати, прошел на кухню, достал из холодильника бутылку водки.

— Думай, Сергей Миронович, думай! — зло проговорил он и залпом осушил полстакана.

Последние две недели после неудавшегося покушения 14 ноября Николаев жил в каком-то странном расслаблении. И не только душевном. Три покушения вымотали его и физически. Поэтому вторую неделю он почти не вставал с постели. Изредка садился к столу, занося в дневник бессвязные фразы.

«Я редко когда ошибался… Остались считанные дни, недалек последний час… Мне предлагали большие суммы денег за мои документы, но я ни на что не пошел. Последние свои письма-завещания я бы мог перевести на 3-х языках, но и от этого отказался».