Месть

Киров в эти дневные часы работал еще дома, заканчивая доклад. К двум часам дня была дописана последняя страница. Для концовки Сергей Миронович выписал на отдельном листке молитву Геббельса, смысл которой ему понравился: «Господи, мы сами по мере сил будем стараться не погибнуть. Но тебя мы просим лишь об одном: если ты нам не хочешь помочь, то не помогай и нашим врагам». Киров любил эффектные концовки, именно они вызывали бурные рукоплескания, а он уже привык к тому, что каждое его выступление заканчивалось овацией. «Пусть Коба ревнует к этой популярности, — подумал он. — Чем ее больше, тем труднее будет ему убрать меня». Киров конечно же не будет упоминать имя Геббельса, а сошлется на древнюю мудрость. И сама цитата в основной текст доклада не вписана, стенографистов не будет, поэтому позже все запомнят лишь то, какая яркая была концовка.

Около четырех вечера Сергей Миронович позвонил в гараж, который находился в его же доме, и заказал машину. Шоферу он сказал, что немного прогуляется пешком, чтобы проветриться, пусть он его догоняет. Квартала два он прошел пешком по морозцу. У моста Равенства машина его догнала.

— Поедем во дворец Урицкого? — спросил шофер.

Киров посмотрел на часы. Стрелки показывали 16.10. Он задумался.

— Рано еще, давай заедем в Смольный.

В обком он приезжать не собирался и Чудову еще утром сказал, что прибудет прямо на партактив в половине шестого. Но во дворце Урицкого пока никого нет, а Чудов в 16.00 собирает у себя совещание по поводу завтрашнего пленума, и к этому времени должен быть готов уже проект решения. Киров успеет просмотреть его до начала партактива и внести поправки.

Николаев уже два часа обивал пороги обкомовских кабинетов, выпрашивая гостевой билет во дворец Урицкого, но все, с кем он был знаком когда-то, отказывали, ссылаясь на строгости общего отдела: гостевые теперь выдавались только по утвержденным спискам, так что ему самому надо сходить либо туда, либо в секретариат. Но в общем отделе бывшему обкомовцу отказали. Гостевые выдают с разрешения заведующего, а он уже в Таврическом. Леонид Васильевич выглядел странно: бледный, с безумными глазами, капельками пота на лбу и дрожащими руками. На партийных чиновников он произвел впечатление больного, и все единодушно предложили ему пойти домой, отлежаться. Подробный отчет с партактива можно будет прочитать в «Ленинградской правде», какой смысл в таком состоянии мучиться в переполненном душном зале.

К четырем часам Николаев побывал у всех, на кого мог рассчитывать в получении билета. В длинном коридоре третьего этажа Смольного было пусто. У Чудова началось совещание. Электромонтер заменял перегоревшие лампочки.

Киров подъехал к Смольному в 16.20. Он вышел в сопровождении охранника Борисова и вошел в обком не через секретарский, а через главный вход.

Николаев зашел в туалет. У него немного кружилась голова, хождения по кабинетам и унизительные упрашивания его взвинтили настолько, что он был близок к обмороку. Леонид Васильевич умылся холодной водой, и сознание немного прояснилось. Он не знал, что ему делать. То ли потолкаться еще с полчаса в обкоме и все же попробовать достать гостевой билет, то ли плюнуть на все и ехать домой. Можно было позвонить Мильде и попросить ее помочь ему с билетом, ей бы не отказали, но он не хотел даже по такой пустяковой просьбе обращаться к жене. Прошло уже восемь месяцев, как его не принимают на работу, и никому нет до него дела. А Мильда по-прежнему встречается с Кировым: он видел ту сумку с продуктами, которую она принесла после их последней встречи. Там были баночки икры, лосося, крабов, шпрот, сыр, ветчина и две палки копченой колбасы. Колбаса пахла так, что у него закружилась голова. Такое в госмагазинах не продают, в коммерческом же придется выложить не одну зарплату. Лишних денег у Мильды нет, а за одну ночную смену машинистке такое богатство не выдадут. Он слышал, как его перепуганная теща допытывалась, где дочь все это взяла, а Мильда сказала: «Премия за год». Но год еще не кончился, и столь щедрые премии выдают лишь секретарям обкома, а не рядовым работникам упртяжмаша. Николаев знает, он работал в обкоме.

Значит,  о н  дошел уже до последней черты, коли стал открыто дарить свои спецпайки любовнице, а куда ей бедной деваться, когда надо кормить детей, мать и мужа. Но муж больше не может сидеть на ее шее. Он должен со всем этим разом покончить и уйти из жизни. Другого выхода нет. Но прежде, чем выстрелить в себя, он убьет его.

Он нащупал в кармане револьвер. На несколько выстрелов у него сил хватит. А значит, надо во что бы то ни стало достать пропуск в Таврический. Сегодня или никогда.