Так длилось почти три года. За это время Мильда успела родить мальчика, и обкомовские, кто знал о их связи, под любым предлогом приходили посмотреть на малыша, отмечая разительное сходство с Кировым. Это поначалу добавило слухов, хотя с рождением второго сына их связь на некоторое время приугасла. Мильда была сначала в декретном, а потом послеродовом отпуске, и не появлялась на работе. Но стоило рыжеволосой латышке снова объявиться в Смольном, стоило Кирову ее увидеть, и все вспыхнуло вновь с еще большей страстью. И по Смольному, а теперь уже по всему городу поползли новые слухи и сплетни, одна невероятнее другой. Что родившийся ребенок от Кирова, в этом никто уже не сомневался, и будто имя ему — Маркс — дал сам Сергей Миронович, хотя муж слезно просил назвать сына в честь своего отца Василием. Болтали и то, что теперь эта прибалтийская выскочка требует от Кирова, чтобы он бросил больную жену и женился на ней, что в честь рождения ребенка Киров подарил ей норковую шубу, а с каждой зарплаты он отдает ей по сто рублей, что никакая она не темпераментная, а такая же холодная, как и все латышки, но зато хорошая актриса, а поскольку все мужики полные дураки в этом деле, то Мильде ничего не стоит его дурачить. Находились и такие, что с пеной у рта доказывали, что Драуле — немецкая шпионка и готовит террористический акт против Кирова, и вот увидите, она скоро с ним покончит. Другие сомневались: если она шпионка, то зачем тогда родила от него и не застрелила раньше. А все потому, не успокаивались первые, что она вытягивает из Кирова советские секреты, он ей все разбалтывает.
А сходство замечала и она, и была даже уверена, что ребенок от Сергея, но, помучившись пару дней, решая, рассказывать Кирову об этом или нет, она выбрала второе, дав себе слово ни под каким видом не говорить ему об этом. Она знала о больной Марии Львовне и по-бабьи понимала, что счастье на несчастье не построишь, что судьба потом жестоко отомстит ей за то, что она разрушит жизнь сразу двум людям: своему несчастному мужу и жене Кирова, которые ничего ей плохого не сделали.
Со слухами, как известно, бороться почти невозможно, гэпэушники пресекали их, если кто-то осмеливался говорить об этом в пивной или другом людном месте, но сарафанное радио на коммунальной кухне не выключишь. И Чудов, второй секретарь Ленинградского обкома, с уважением относившийся к Кирову, улучив момент, осмелился рассказать об этих слухах Кирову. Михаил Семенович не стал ему рассказывать обо всем, опустил даже сплетни по поводу родившегося у Мильды ребенка, деньгах, шубах, привел два-три примера насчет того, что Мильда — немецкая шпионка, о том, что Киров собирается якобы жениться на Драуле и бросить свою больную жену. Чудов даже сказал, что эти слухи могут дойти до Марии Львовны, до ЦК, Сталина, и лучше было бы избежать их разрастания.
Киров был потрясен тем, что многие знают о его отношениях с Мильдой. И не только знают, но позволяют себе даже фантазировать разные гнусности. Он был уверен, что их связь — тайна для всех обкомовцев.
— Но как избежать разрастания слухов, если они уже есть? — растерянно спросил Сергей Миронович.
— Есть, но… — Чудов не договорил. — Их лучше не питать новыми подробностями.
Чудов был деликатным человеком и не увидел бы ничего предосудительного в поведении Кирова, если б тот был рядовым партийцем, но Сергей Миронович — вождь партии, и его честь должна быть незапятнанной. Если б Мильда Петровна хотя бы не была замужем, то плевать на эти слухи, каждый имеет право на личную жизнь, но тут Киров как бы разрушает семью — ячейку общества, вот как на это могут посмотреть со стороны, а партия, ее вожди, наоборот, должны заботиться о ее укреплении, так записано во многих партийных документах. Чудов не раз мысленно вел этот разговор с Кировым, а теперь, затеяв его, как назло не мог вспомнить ни один из этих аргументов. «Что толку повторять, если он сам все это хорошо понимает», — подумал он.
— Я все понимаю, Сергей Миронович, — повторил Чудов, — но нужно хотя бы сделать так, чтобы Мильда Петровна работала в другом учреждении, это поубавит страсти, и слухи постепенно сойдут на нет. А так ее каждый день видят наши злоохотливые гусыни, да еще со счастливой улыбкой на лице, и у них от зависти глаза лопаются!
Киров грустно усмехнулся, стал пятерней зачесывать назад свои волосы. Когда он очень волновался, всегда так делал, точно волосы падали ему на глаза.
— Да, наверное, ты прав! — посерьезнел он. — Ладно, что-нибудь придумаем!..