Коба взглянул на анкету. «Ганин Виталий Сергеевич, доктор медицины, тридцать печатных работ, две монографии: «Психические отклонения среди детей и подростков» и «Паранойя». — Сталин дернул желваками, прочитав название второй книги. — Жена, Ганина Аглая Федоровна, врач-невропатолог, медпункт Управления тяжелой промышленностью, двое детей, дочь, 4 года, сын, 6 лет…» К анкетам были приложены две фотографии, его и ее. На фотографии у Ганина было красивое открытое лицо, волнистые волосы, чуть насмешливый взгляд. Жена — яркая брюнетка с большими темными глазами. Берия взглянул на фотографию жены и застонал.
— Коба, это не женщина, это пэрсик! — причмокнул он. — Я бы с такой… — Лаврентий перехватил суровый взгляд Сталина и умолк.
— Пошли кого-нибудь из своих, — сказал Сталин. — Ты теперь фигура заметная, инкогнито не проскочишь. Но все нужно сделать так же тихо, деликатно…
— Обоих? — спросил Берия.
— А как сам думаешь? — усмехнулся Сталин.
— Понял, батоно, муж да жена — одна сатана. Женщина у нэго хороша, сам бы от такой не отказался! Пэрсик!
— Будут у тебя еще бабы! — мрачно обрезал его Сталин. — Кто о чем, а вшивый о бане!
Он вытащил из кармана и поставил на стол темный аптечный пузырек. Берия впился в него взглядом.
— Вот капли нашего Аптекаря… Тут на все Политбюро хватит, — рассмеялся Коба, и Берия, вспомнив упрек Сталина о шутке, тоже залился тенорком, но вождю этот смех совсем не понравился, и Лаврентий осекся. — Но умно надо все сделать. В Ленинграде крепкие ребята в ОГПУ, если возьмутся за твоего посланца, душу из него вытрясут, поэтому на крайний случай надо будет придумать красивую историю о ревности или любви, и уж совсем хорошо, чтобы и твой посланец сгинул совсем и дальше этого стола наш разговор не ушел.
— А кто такой Аптэкарь? — спросил Берия.
— Кто слишком много знает… — Коба не договорил, но Берия знал концовку и тут же радостно выпалил.
— Тот рано умирает! Все сделаю, батоно, как сказали! — преданно воскликнул Лаврентий и поднял бокал. — Спасибо за это великое довэрие, дорогой Иосиф Виссарионович!
Берия встал и первым выпил бокал вина до дна.
— У меня такое предчувствие, что некоторым моим землякам уже тесно за Кавказским хребтом и пора выходить на большую дорогу жизни, — улыбнувшись, заметил Коба. — Если все сделаешь как надо, осенью подыщу тебе здесь работу…
Берия на мгновение замер, точно хотел понять: не ослышался ли он, а утвердившись в том, что не ослышался, порозовел и, волнуясь, проговорил:
— Более преданного человека у вас никогда нэ было и нэ будет, батоно! За вас, товарищ Сталин, я готов любого врага самолично растерзать и сам умереть!
Берия сел на место.
— Ну и дурак! — усмехнувшись, бросил Коба. — Ты, я вижу, совсем там одичал, в Тбилиси. Надо делать так, чтобы и волки были сыты, и овцы как бы целы. Русский народ очень мудрый, и нам с тобой этой мудрости еще надо учиться. Бери пример с товарища Кирова. Он ни перед кем не заискивает, ни у кого ничего не просит, а ему все сами дают. Вот как так?
Берия завороженно слушал Кобу и, пожалуй, впервые задумался о Кирове. «А ведь действительно, так и выходит: все ищут дружбы с Кировым, все его хвалят, все им восторгаются, а он вроде бы совсем незаметный, — подумал Лаврентий. — Вот как так?..»
8
Трамвай позванивал на каждом повороте, и скрежет колес продирал ознобом кожу. Мильда не любила резкие звуки, хоть и давно привыкла к трамвайному лязгу. В обычные дни, добираясь «электрической черепахой» до работы, она почти не замечала скрипа и скрежета, занятая собственными мыслями, но сегодняшний день оказался особенным.
В девять утра, придя на работу, она отнесла начальнику управления на подпись папку с кадровыми приказами и забрала те, что он подписал вчера. Вернувшись, она стала расписывать копии приказов по отделам. Зазвенел телефон. Он стоял у нее на столе. Мильда сняла трубку и услышала знакомый голос:
— Здравствуйте, Мильда Петровна, — теплый приветливый баритон с легкой хрипотцой, который она узнала бы из тысячи голосов. «Сережа!» — пронеслось у нее в мозгу, и на лицо тотчас вылезла предательская улыбка. Щеки разрумянились, и Мильда с трудом подавила вспыхнувшее волнение. К счастью, все ее сотрудницы в отделе кадров были заняты выверкой годового отчета и сидели не поднимая головы.
— Здравствуйте, я вас слушаю, — проговорила Мильда, и голос ее потеплел. Молоденькая помощница Драуле Зина Сапожкова все же уловила в голосе начальницы странные нотки, с любопытством взглянула на нее, но Мильда Петровна махнула ей рукой: работай, это не тебя.
— Рад слышать твой голос, — тихо произнес Киров. — Одну минуту! — он звонил из своего кабинета.
«Он вернулся! Он здесь! Позвонил!» — радостным колокольчиком прозвенело в душе у Мильды.
Она слышала, как кто-то вошел в кабинет к Кирову, как забубнил отдаленный мужской голос, что-то объясняющий, но Сергей Миронович неожиданно оборвал вошедшего:
— В чем дело? Кто вас звал?! Выйдите вон! Когда вы мне понадобитесь, я вас приглашу!
Киров отложил трубку, снял другую.