Василий Жучкин много лет был водовозом и на большее никогда не рассчитывал. Скорее всего, он бы умер от пьянства или был бы убит в пьяной кабацкой драке, но свершилась Великая Октябрьская революция, и у Василия появилась блестящая возможность начать новую жизнь. А именно: вступить в Партию, стать поэтом и прославлять новую власть, давшую ему такой шанс! Стихов Жучкин сроду не писал, а те рифмованные дразнилки, которые он сочинял в обиду конопатым девчонкам, не напечатали бы даже в самой завалящей газетенке. Но разве дело в стихах?
Для начала нужно придумать себе хорошее имя. Василий Жучкин! Ну ладно, имя еще ничего, но фамилия!.. Разве она подходит большевистскому гению?! Василий стал перебирать в голове все возможные варианты, и даже составил небольшой план:
Пункт первый.
Фамилия обязательно должна содержать слово «красный», ведь к власти пришли красные, «Красно. Красно. А дальше как?» — лихорадочно думал Василий. Ходя по комнате взад и вперед, он случайно заглянул в конфискованное у буржуазии зеркало. «Красноносов!» — подсказало оно, но Василий почувствовал, что это не то. «Краснодевкин?» — тоже не то!.. Так и не разобравшись, что же будет в его новой фамилии «красным», Василий приступил во второму пункту своей задачи.
Пункт второй.
В фамилии должно быть что-нибудь боевое. Сабля там или шашка. Маузер или пулемет. А всего лучше — тачанка! Она большая, и слава о ней великая! Решено! Отныне он будет именоваться Василием Краснотачанкиным!
Вступил Василий Краснотачанкин в Союз писателей и получил заказ написать стихи к новой песне. А стихов, как уже говорилось, Краснотачанкин-Жучкин отродясь не писал. Но Партия сказала: «Надо!», и пришлось ответить «Есть!» — тем более что хотелось есть.
«Что делать? — в панике думал Краснотачанкин и уже начинал жалеть о том, что записался в поэты, но тут ему вспомнилась незамысловатая деревенская песенка:
Взял Василий лист хорошей бумаги и красными чернилами крупно вывел по середине:
ВАСИЛИЙ КРАСНОТАЧАНКИН
КРАСНОАРМЕЙСКАЯ
Дальше, сопя, он принялся за свое «творчество». Конечный результат песни выглядел так:
Всем понравилась песня: и самому Василию Краснотачанкину, и его жене, и детям, и Партии, щедро наградившей его за нее, и народу. Впрочем, народ никто не спрашивал: пойте, что пишет для вас товарищ Краснотачанкин и чему учит вас Партия!
— Расстреливать тоже надо уметь. Пнул бы его под зад, когда стрелял — и никакой кровяки, поверь моему опыту! Сделал бы, как я тебя учил — и время тратить зазря не пришлось бы! Чистоплюй. Ну ладно, пришли уже. Вот тебе вода.
Трое молодых людей в кожанках остановились возле журчащего родника.
— Кажись, тот самый, — не то задумчиво, не то насмешливо произнес один из них — невысокий чернявый юноша с россыпью мелких кудряшек на голове.
— Что — «тот самый»? — прогнусавил стоящий рядом белобрысый рябой детина.
— Легенда в этих местах есть. Якобы злой человек, умывшийся водой из этого родника, в тот же самый миг окаменевает.
— Так то злой! — фыркнул белобрысый, — А нам-то чего бояться? Нам бояться нечего! — он огромными ладонями зачерпнул воды и принялся энергично растирать рябое лицо.
Чернявый тотчас последовал его примеру.
— Эй, рыжий! — крикнули они третьему, — Иди к нам!
Рыжий долговязый парень почему-то медлил, хотя именно из-
за него они и пришли сюда. Ему нужно было смыть кровь с кожанки: кровь офицера, расстрелянного им час назад. Офицер знал, что пришел его последний час, но своим невозмутимым спокойствием вызывал в душе чекиста нечто вроде уважения. Рыжий без всякого удовольствия выстрелил приговоренному в голову, забыв даже то, чему учил более циничный товарищ.
Убитый белогвардеец лежал на грязном полу, за стеной белобрысый и чернявый расправлялись с его женой и ребенком, а рыжий вдруг испытал крайне неприятное чувство — это было чувство вины. Именно оно не давало ему сейчас подойти к роднику и смыть кровь своей жертвы.
— Эй, ты! Иди сюда! Или в предрассудки поверил?