Месть

Но говорить об этом он ни с кем не мог. Разве что с самим отцом, если бы тот когда-нибудь приехал навестить его. В течение всех этих четырех лет в кибуце, перед службой в армии, Авнер видел отца дважды, когда приезжал в Реховот на короткие каникулы и случайно заставал его дома. Отец, пробыв в Реховоте один-два дня, вновь улетал из Израиля. Этого требовали дела. Авнеру не удавалось побыть с ним наедине. Рядом всегда была суетящаяся по хозяйству мать и беспокойный малыш, его шестилетний брат.

Вот если бы отец приехал в кибуц и их было бы только двое, Авнер поговорил бы с ним. Очень жаль, что отец так ни разу и не приехал.

Сейчас, в 1969 году, он может в любое время повидать отца. Вернее, не отца, которого он знал, а того сломленного и больного человека, каким он стал. Теперь, когда Авнеру уже двадцать два, и он — младший лейтенант запаса, а за спиной у него четыре года службы в особых частях, он может видеть отца, хотя это уже не так для него важно.

И все же важно…

Ему было жарко после поездки в автобусе из Реховота и хотелось снова принять душ. Он распахнул ворота и увидел отца на складном стуле в саду. Отец спал. Мухи облепили стакан с апельсиновым соком, который стоял подле него. Жара была несусветная. Отец еще потолстел с тех пор, как Авнер видел его в последний раз. Во сне он тяжело дышал.

— Привет, отец.

— Хм… — отец открыл глаза не сразу — сначала один, потом другой. Это была давно выработанная привычка. Авнер никогда не замечал, чтобы кто-нибудь другой так делал.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хмм…

— Скажи, тебе понадобится «ситроен» на выходные? Можно мне его взять?

— Да, конечно. Бери, пожалуйста. — Отец закашлялся, прочистил горло и выпрямился в кресле. — Который час?

Авнер взглянул на часы.

— Около трех.

— Вильма здесь?

— Не знаю. Я только что вошел и ее не видел.

Вильма была новой женой отца, той самой, на которой он женился за границей после того, как развелся с матерью. В каком-то смысле, догадывался Авнер, это было частью его «экспортно-импортного бизнеса». Но они никогда об этом не разговаривали.

Излагалась эта история так: отец женился на Вильме, и она стала помогать ему в работе. Тем не менее с легкостью можно было предположить, что все было наоборот. Но как бы то ни было, отец женился на Вильме еще до своего ареста. Когда примерно года полтора назад, сразу после окончания Шестидневной войны, его выпустили, он вернулся в Израиль вместе с нею.

Авнеру Вильма нравилась, он даже восхищался ею. Настоящая европейская дама… Она даже еврейкой не была.

— Как поживает мама? — спросил отец.

— Хорошо.

Авнер вытащил из кармана коричневый конверт и протянул его отцу. Однако независимо от того, что скажет ему отец, он хотел решить все сам.

Отец надел очки. Он читал это письмо всего в четыре строки долго, вероятно, прочел его дважды. С минуту он молчал. Было слышно, как жужжат мухи вокруг стакана с апельсиновым соком.

Наконец он сложил письмо и вернул его Авнеру.

— Ты им даже не отвечай, — сказал он.

Авнер рассердился не на его слова, а на тон, каким это было сказано.

— Почему? Ты же понимаешь, что я не могу просто игнорировать это письмо.

— Не будь дураком, — возразил отец. — Ты хочешь вынудить меня позвонить им? Они смогут заполучить тебя только через мой труп!

Авнер не мог не улыбнуться, услышав эти слова. Воображая ответ отца, он мысленно отвечал именно так.

— Если ты только им позвонишь, — я никогда больше не буду с тобой разговаривать. Предоставь, пожалуйста, мне решить все самому.

— Ты скажешь «нет»!

— Конечно, я скажу «нет». Я просто хотел показать тебе это письмо. Вот и все.

— Это ведь не шутка, — продолжал отец. — Ты можешь этого не понимать. Но это именно так. Посмотри на меня.

Авнер поднял глаза.

— Оставь это, отец, — сказал он, обнимая старика за плечи. — Не беспокойся. Поверь мне, меня они никогда не смогут до этого довести.

И много лет спустя Авнер помнил этот разговор до малейшей детали. И эту жару, и кресло, и мух, ныряющих в апельсиновый сок, но главное — выражение лица, с которым говорил с ним тогда отец. Он помнил и свою поездку в «ситроене», и Шошану, и объятия, и пожатия рук, и фильм, который они смотрели, и то, что он не сказал ей ни слова о полученном письме. Он помнил и то, что на следующий день, в понедельник, отправился в кафе неподалеку от угла, где пересекались улицы Фришмана и Дизенгофа, и был там ровно в десять часов утра.

Моше Иоханан оказался невысоким человеком лет пятидесяти, одетым в белую рубашку. Он читал газету, но заметил Авнера сразу и весело указал ему на стул рядом с собой. Они обменялись крепким рукопожатием, и Авнер заказал две порции смеси лимонного и ванильного мороженого.

Господин Иоханан сразу приступил к делу.

— Что я могу вам сказать? Я еще не знаю, тот ли вы человек, который нам нужен. Это придется еще выяснить. Но если окажется, что вы нам подходите, знайте — вы нужны своей родине.

Андреас