Месть

В конечном счете, именно этими обстоятельствами определялось нежелание Запада открыто признать роль Советского Союза в международном терроризме до конца семидесятых годов. Хотя к этому времени многие факты такого рода стали достоянием широкой публики[35], некоторые государственные деятели считали необходимым в наш ядерный век соблюдать осторожность и, если можно этого избежать, не слишком раскачивать утлую лодку детанта. Терроризм, полагали они, проблема не слишком серьезная: время от времени приходится принести в жертву какого-нибудь дипломата, бизнесмена, журналиста или пассажира самолета. Цена не слишком высокая, если это дает возможность не осложнять взаимоотношений между Западом и Востоком и сохранять Хельсинские соглашения. Этих государственных деятелей в особенности устраивало то, что Советский Союз предусмотрительно действовал, соблюдая нормы дипломатии, и часто осуществлял свое содействие террористам через посредников: инструкторами назначались кубинцы или палестинцы, многие тренировочные лагеря создавались в Чехословакии или в Южном Йемене, оружие изготавливалось и отправлялось из Восточной Германии, инструктаж террористы проходили в столице Болгарии Софии, а не в Москве. Все это делалось не потому, что Советский Союз стремился не выказывать своей причастности к «мокрым» делам. А между тем именно так думали многие из вполне осведомленных людей. Кремль особенно темнить по этому поводу, однако, не собирался. И тем более не стремился вводить в заблуждение правительственных лидеров и разведывательные службы. Терроризм действенен только в тех случаях, когда его источник не вызывает сомнений.

Политика Кремля сводилась в этом случае к тому, чтобы дать правительствам Западных стран возможность сделать выбор — закрыть глаза на все происходящее или этого не делать.

Это было прекрасным испытанием намерений Запада, иезуитски сочетающим нападение с оскорблением. Деморализовать и унизить лидеров Запада, заставить, скажем, какого-нибудь одного посла дружески пожимать ту самую руку, которая только что подослала убийцу к его коллеге. Подобная тактика планировалась и осуществлялась до тех пор, пока великие демократии Запада полностью не потеряли уверенность в себе и в свою мощь.

Само собой разумеется, что винить Советский Союз во всех бедах, постигших мир в последние десятилетия, нелепо[36]. Но он их эксплуатировал. Ни одну кровоточащую рану или язву Советы не упустили из вида. Ни одной ране они не давали зажить, если только были в состоянии создать условия для нагноения. Если где-нибудь возникал конфликт, они делали все от них зависящее, чтобы конфликт перерос в войну. Если возникала болезненная ситуация, они выжидали появления какого-нибудь фанатика, который занял бы непримиримую позицию в спорном вопросе. Они снабжали его оружием. Если фанатик не появлялся, они могли его искусственно создать.

КГБ правильно рассчитал, что, снабдив всем необходимым, в том числе и учителями, достаточное число экстремистов и предоставив им возможность действовать по своему усмотрению, он создаст разрушительную силу, которая ни в надзоре, ни в инструкциях нуждаться не будет и которая, без сомнения, породит в мире хаос.

В 1972 году не все еще это понимали. Те, кто имел доступ к разведывательной информации, стали это подозревать и собирать данные, подтверждающие их предположения. Иногда они слишком торопились с обнародованием своих материалов и дискредитировали себя[37]. Другие, типа Авнера, не имевшие доступа к секретной информации, но обладавшие некоторым опытом, подозревали, что это так, руководствуясь простым здравым, смыслом. Авнер не был знаком с известной формулой — кому на пользу? — но самостоятельно делал соответствующие выводы, понимая, кому явно было на пользу ловить рыбку в мутной воде. Если это так, то почему бы и ему, Авнеру, не воспользоваться этой ситуацией и самому не половить рыбку в той же самой мутной воде?

Во Франкфурте на его звонок ответила Ивонна, любовница Андреаса. Та самая, которая с такой подозрительностью отнеслась к нему, когда он звонил в первый раз несколько лет назад. Она давно уже перестала относиться к нему неприязненно и однажды даже угостила его обедом.

Ивонна была необыкновенно привлекательной брюнеткой с огромными зелеными глазами, высокая, сантиметра на три выше и Авнера, и Андреаса. Авнер даже испытывал некоторую зависть к своему приятелю.

Авнер решил, что первое действие своей пьесы он разыграет по телефону.

— Ивонна! Здравствуй. Я звоню из Швейцарии. Андреас дома? Я… я некоторым образом в затруднительном положении.

Помолчав, Ивонна ответила:

— Одну секунду. Подожди, может, он еще на лестнице.

Через минуту Андреас подошел к телефону. Он немного запыхался.

— Извини, — сказал он, я уже выходил из дома. Что случилось?

— Я, кажется, попал в беду, — ответил Авнер. Он помолчал, интуитивно угадывая, что лучше говорить поменьше.

— Ты хочешь приехать?