Месть Адельгейды. Евпраксия

— Даже если Генрих Пятый добровольно откажется от права инвеституры?

Слабо улыбнувшись, он проговорил:

— A-а, так вы наслышаны о предмете спора... Очень хорошо. Если Генрих Пятый добровольно откажется от права инвеституры, мы провозгласим его императором. Но вопрос о покойном кесаре будем решать отдельно.

Ксюша встрепенулась:

— Можно ли надеяться в этом случае на благоприятный исход?

У Пасхалия брови встали домиком:

— Ах, на всё воля Божья, дочь моя... Знаю лишь одно: погребение бренных останков сих может произойти нескоро. Вряд ли в нынешнем или даже в следующем году. Страсти должны улечься. Люди — угомониться. Острота конфликта — сгладиться и забыться.

Время лечит. Надо потерпеть. — Он взглянул на неё, словно неживой, — тускло, безразлично. — А теперь ступайте. Будьте благословенны. Да хранит вас Господь. — И опять протянул ей руку — для прощального поцелуя.

Низко поклонившись, женщина покинула залу. Ей навстречу бросился Герман:

— Получилось? Нет?

Евпраксия, пройдя мимо, устремилась по галерее прочь и не говорила ни слова, несмотря на вопросы архиепископа, следовавшего за ней. Распахнула двери балкона, вышла на свежий воздух, запрокинув голову, встала и дышала долго, смежив веки, насыщая кровь кислородом. Чуть порозовела, приходя в себя. Лишь потом заметила рядом немца. Разлепила губы и печально произнесла:

— Сей исход был предопределён. С самого начала! — С отвращением бросила: — Вельф, Пасхалий, Матильда — все они заодно. Ничего не делают просто так. Лишь в обмен на уступки его величества!..

Герман развёл руками:

— Потому что движут ими не принципы, не идейные убеждения, а обычный, хладнокровный расчёт.

Оба стояли молча, хмурые, убитые. Было холодно, зябко, влажный ветер долетал с реки, шевелил их волосы. Простиравшаяся перед их глазами долина выглядела блёклой, неприкаянной, по-осеннему обезлюдевшей.

— Что же остаётся? — вновь заговорил Герман. — Ехать в Рим за Папой — не имеет смысла. Надо плыть во Франкфурт. Убеждать короля сделать шаг навстречу противникам.

Евпраксия, оборвав размышления, вздрогнула и сказала быстро:

— Нет-нет, это без меня.

Собеседник забеспокоился:

— Как — без вас? Я же не могу... Нет, помилуйте!

— Без меня! — резко заявила она, но потом поникла, жалобно продолжила: — Я устала, измоталась, поймите. Совершенно уже без сил... Не сердитесь, патер.

Тот дотронулся до её плеча:

— Потерпите ещё немного. Сядем на корабль, поплывём по Рейну, там вы отдохнёте, развеетесь. Надо уметь проигрывать. Выждать, отступить, затаиться, чтобы наступать снова...

— Больше не хочу. Я простилась с Генрихом — это главный итог моего визита. Бог нам даровал нашу встречу. А бороться, интриговать — не моя стезя.

Герман прогудел:

— Вы не смеете оставить его непогребённым!

Посмотрев на епископа, Адельгейда спросила:

— Что вы предлагаете? Поселиться в Шпейере, точно Удальрих? Жить при мёртвом теле? Ждать годами волеизъявления Папы? Нет, увольте. Это не по мне. Я желаю возвратиться домой.

У него опустились кончики губ:

— Значит, мы расстанемся?

Ксюша отвела глаза:

— Вероятно, да.

— Вы меня убиваете, ваша светлость.

— Погодите об этом. После договорим.

По закону гостеприимства, герцог Вельф вышел попрощаться. Он поцеловал руку киевлянке, ласково заверил:

— Не волнуйтесь, милая: рано или поздно ваш покойный супруг будет похоронен. Просто сейчас не время.

— Никогда не думала, что такие вещи бывают кстати и некстати.

— Где политика, всё возможно.

По брусчатке спустились к пристани. Стали спрашивать, кто в ближайшее время отправляется в сторону Мангейма. Вдруг один из хозяев пришвартованных судов, по одежде и облику еврей, задал вопрос на ломаном русском:

— Я имею счастий видеть Евпраксий?

У княжны ёкнуло под ложечкой:

— Да, ты прав, милейший. А откуда знаешь?

— Я есть зять рабби Шварц — Лейба Чёрный. Так? А зовуть меня, значить, Йошка.

— А не ты ли, Йошка, отвозил моё письмо Генриху Четвёртому прошлым летом?

— Нет, не я, только Лейбы сын, но мы ехать вместе.

— Вот ведь как бывает! Тесен мир... А когда и куда ты следуешь, Йошка?

— Нынче в полдень плыть на север — повезти вино в польский Гданьск, через Рейн, Северное море...

— А меня с собою мог бы прихватить? Расплачусь как следует.

Иудей расплылся:

— О, какой платить! Я без платы брать. Потому что честь.

— А его высокопреосвященству тоже можно?

— Почему не можно? Повезём. Места хватит всем.

Ксюша, повернувшись к священнику, перешла на немецкий:

— Едем, святой отец? Доплывём до Франкфурта, а потом видно будет — вместе или порознь.

— Я хотел бы вместе.

— Вместе веселее, конечно.

По пружинящим деревянным сходням поднялись на борт. Евпраксия казалась весёлой, с интересом смотрела на мир, иногда смеялась. Вроде камень упал с её души. Архиепископ удовлетворённо сказал:

— Счастье видеть вас в добром расположении духа.

— Ах, спасибо, спасибо, я сама довольна. Неопределённость пугает, а определённость приносит радость.

— Вы определились?

— Да, конечно: мы плывём, и плывём с друзьями, и какая-то перспектива есть.

— Может быть, застанем его величество в Заксенхаузене...

Евпраксия поморщилась: