Он, конечно же, поступил эффектно и дерзко, но при этом — совершенно недальновидно. Положение главного оплота Матильды делало замок фактически неприступным: он стоял на одноимённой горе, окружённой с трёх сторон хвойным лесом, подступы к нему были узкие и опасные для противника, а отвесные скалы не давали возможности зайти с тыла. Гарнизон Каноссы составлял без малого тысячу воинов, плюс ещё оруженосцы и рыцари герцога — двести человек. И запасов пищи хватало надолго.
В неудачных штурмах немцы потеряли тысячи полторы пехоты, кроме того — и своих посланцев к неприятелю: мёртвые тела членов мирной делегации были сброшены с крепостной стены в гущу атакующих.
Наступала серая, дождливая североитальянская осень. В стане нападающих начались болезни. Чтобы не лишиться остатков гвардии, государь отступил за реку По и решил перезимовать в Павии.
В ноябре привезли печальную новость из Германии: в Швабии был убит духовник Генриха, вдохновитель его отречения от Креста. Император с отчаяния впал в депрессию. Он велел никого к себе не пускать, пил в больших количествах граппу и молился. А в одну из особенно грустных февральских ночей 1093 года даже попытался вскрыть себе вены. Но его спасли.
Начался разброд в стане интервентов. Проклиная слабовольного самодержца, Готфрид де Бульон снял свои войска, расположенные у Мантуи, и убрался к себе в Бургундию. Этим не замедлил воспользоваться Вельф: тут же занял город и ударил по Павии. Венценосец бежал, скрывшись в одном из альпийских замков своих друзей.
Между тем Папа Урбан И, взяв себе в союзники южноитальянского герцога Рожера, выгнал сторонников Генриха из Рима. Те убрались на север и нашли пристанище в той же Вероне. К осени 1093 года на фронтах сложилось шаткое равновесие. И тогда Матильда снова вспомнила о веронской затворнице — Адельгейде-Евпраксии...
Этот год сильно отразился на Ксюше: выглядела она скверно, то и дело болела, не вставая неделями с постели. А когда вставала, то часами либо молилась либо плакала в усыпальнице Леопольда. Часто ходила на могилу Груни Горбатки. И имела право перемещаться по замку (а тем более, за его пределами) лишь в сопровождении многочисленной стражи во главе с фон Берсвордт. Чувствовала себя в настоящей клетке.
Незадолго до Рождества вновь свалилась с простудой и послала горничную Паулину положить свежие цветы в Лёвушкином склепе. Наказала строго:
— Осторожней будь. Лотта наверняка пошлёт слежку.
— Не волнуйтесь, ваше величество, — успокоила её служанка. — Всех её соглядатаев знаю наперечёт. Улизнуть от них — дело чести.
— Не рискуй напрасно. Нечего врага злить по пустякам.
— Отчего ж не позлить, если очень хочется? Хоть какая-то радость в жизни.
На воротах замка стража с наслаждением её обыскала — больше из желания подержаться за женские прелести, нежели действительно из служебного рвения; ничего не нашла и незамедлительно пропустила.
Паулина шла, запахнувшись в накидку: дул пронзительный мокрый ветер, задиравший юбки и вздымавший на реке солидные волны. По брусчатке миновала Порта деи Борсари и свернула на Пьяцца делле Эрбе. А у церкви Сан-Дзено Маджоре юркнула за ограду кладбища. Тут впервые служанка оглянулась и увидела, как за ней следует мужчина в чёрной широкополой шляпе, вымокшем плаще и простых башмаках на свиной коже. Раньше она его не видела. Это обстоятельство удивило её немало, но не напугало: знала, что покинет склеп через потайную дверку и другую калитку, чтоб оставить наблюдателя с носом.
У плиты Леопольда Паулина встала на колени, возложила цветы и молилась минуты четыре. А затем, сочтя поручение выполненным, устремилась к чёрному ходу. Но не тут-то было: мужичок поджидал её у другой калитки, раскусив уловку. Более того, подошёл к служанке и произнёс:
— Здравия желаю, сударыня.
Та взглянула на него снизу вверх изумрудными бестрепетными глазами и сказала нагло:
— Ну, здорово, дядя. За какой нуждой клеишься ко мне?
— Разговор имею относительно твоей госпожи.
— Ну так говори.
— Нет, не здесь, не сейчас. За тобой следят люди Берсвордт.
— Разве ты не из их числа?
— Вот ещё придумала! Нешто я похож на фискала?
— Ты похож на чёрта — Господи, прости!
— Лучше быть похожим на чёрта, чем на фискала.
— А тогда кто ж тебя послал?
Закатив рукав, неизвестный показал на предплечье, где был выжжен знак — «W» и корона. Паулина ахнула:
— Герцог Вельф?
— Тс-с, ни звука. Жду тебя у Порта деи Леони, в кабачке старого Джузеппе. Знаешь?
— Нет, но разыщу.
— Ровно через четверть часа. И смотри не приведи «хвост».
— Обижаешь, дядя. Мы, как говорится, сами с усами и не пальцем деланы.
— Вот охальница! Уважаю.
Покружив по городу, по его узким улочкам, где не разглядеть сопровождение было невозможно, и наверняка убедившись, что её не «пасут», Паулина выбралась к реке, к Понта Пьетра, а затем нашла и древние укрепления, сохранившиеся с римских времён. Тут неподалёку и стоял кабачок, на дверях которого было вырезано готическими буквами: «У Джузеппе».