Месть Адельгейды. Евпраксия

— Да, конечно же, — отозвался Урбан, — это очень ценно. Нам необходимо покончить с ересью. Пусть расскажет нам об их сборищах, об обряде посвящения — как он, я забыл, у них называется?

— «Пиршество Идиотов», — подсказала Матильда.

— Надо же такое придумать! В чём он заключается? Вроде «чёрной мессы»?

— Хуже, ваше святейшество, — покраснела Ксюша. — Вроде Содома и Гоморры, вакханалия и разврат.

— О, Святая Мадонна! — осенил себя крестом Папа.— А скажите, ваше величество, правда ли, что Генрих предлагал Конраду взять вас как мужчина?

— К сожалению, правда. Конрад не посмел, и они поссорились.

— Значит, слухи безосновательны? Между вами и пасынком нет любовной связи?

— О, как можно! Мыслимо ли подобное? — У Опраксы краска залила даже шею.

— Счёл необходимым спросить. — Папа развёл короткими ручками. — Извините, если вдруг невольно обидел. Но предупреждаю, ваше величество: на соборе, при разбирательстве, мне придётся задавать вам вопросы и пострашнее.

— Понимаю. Буду откровенна во всём.

— Если так, вы окажете значительную услугу делу очищения католичества от возникшей скверны. От угодных сатане братств — альбигойцев, николаитов, трубадуров, катаров[10]... Мы объявим священную войну всем неверным, начертав на наших знамёнах презираемый ими Крест. Это будет Крестовый поход за веру! Пусть горит земля под ногами врагов христианства — и в Европе, и в Азии!

А Матильда добавила:

— Хорошо бы привлечь к походу Готфрида де Бульона. Он искусный воин и поссорился с Генрихом. И к тому же, давно мечтал отправиться в Палестину за священным сосудом Сан-Грааль, заключающем Кровь Спасителя.

— Неплохая кандидатура, — наклонил голову понтифик. — Правда, я слыхал, он сочувствует тамплиерам[11], замышляющим создать тайный рыцарский орден.

— Что ж с того? Цель у нас одна, мы объединимся.

— Тоже правильно.

Накануне их отъезда в Милан возвратилась делегация из Неаполя, привезя приятные новости: предложение о женитьбе с благодарностью принято, и венчание можно провести будущей весной, так как лишь в апреле молодая достигнет шестнадцатилетнего возраста. Все с горячностью поздравляли Конрада, он сиял от радости.

Евпраксия, столкнувшись с Лоттой в коридоре, сдержанно раскланялась. И спросила, не утерпев:

— Удивляетесь, Берсвордт, что я жива?

Каммерфрау скривила губы:

— Отчего же? Я рада. Разве была угроза жизни вашего величества?

— Будто вы не знаете!

— Да откуда ж мне знать, если я была далеко?

— Ах, не притворяйтесь, вам не обвести меня вокруг пальца.

Та пожала плечами:

— Странный разговор. Лишь туман и одни намёки. В чём вина моя? Объясните прямо.

— Прекратите, Лотта! Что за повелительный тон? Перед вами императрица. Ничего объяснять я не собираюсь. Лишь прошу учесть: мы ещё сочтёмся. И кому-то сильно не поздоровится в результате.

Немка усмехнулась:

— Интересно, кому же? Может, той, кто стремится к разрыву супружеских уз? Ведь с разрывом утеряется статус императрицы... Кем тогда окажется та особа?

— Тем же, кем была: маркграфиней Штаденской — по первому мужу — и великой княжной Киевской — по рождению.

— ... приживалкой при дворе пасынка? Незавидная доля!

— Конрад любит меня как мать!

— Вы об этом скажите его будущей жене. Мать и сын ровесники? Столько времени коротают вместе? Очень любопытно!

Ксюша не стерпела, сорвалась на крик:

— Вы поганка, Берсвордт! Я вас ненавижу. И добьюсь, чтобы вам в Каноссе указали на дверь.

— Воля ваша. Значит, встретимся где-нибудь ещё. Мир-то тесен. А Фортуна неумолима.

— Только не стройте из себя перст судьбы!

— Что же строить, если мне назначено стать как раз перстом?..

Евпраксия, кипя от негодования, двинулась по коридору мимо Лотты и демонстративно толкнула её плечом. Каммерфрау шарахнулась в сторону, поклонилась подобострастно и негромко, но явно хмыкнула. А потом убрала улыбку и проворчала: + Ничего, ничего: с лошадью не вышло, выйдет как-нибудь иначе, ещё!»

День спустя главные обитатели замка поскакали в Милан: Адельгейда с Матильдой, Вельфом и Урбаном, а фон Берсвордт — в многочисленной свите Конрада.

Коронация совершилась 27 мая. Городские жители радостно приветствовали молодого монарха на соборной площади, а коллегия консулов созданной недавно в Милане коммуны (по примеру Мантуи, Пизы и Феррары) поднесла ему символический ключ от Ломбардии. Как и предполагалось, поселился он в королевском замке Павии, но Опраксу к нему Матильда не отпустила, опасаясь за её жизнь. Рассудила про себя: пусть сначала выступит на соборе, созываемом Папой, выполнит свою миссию, а потом уж катится по собственному желанию... Евпраксия не возражала: не хотела жить в одном замке с Лоттой — и вернулась с маркграфиней в Каноссу.

А собор был назначен на будущую весну.

Год спустя, Италия, май