Месть авторитета

Занозой в памяти — слова дамы о неблагополучных родственниках мужа… Что она имела в виду? Связь Гены с преступным миром? Маловероятно. Какой-нибудь братец, который сейчас парится на зоне? Почему это должно влиять на Гену?

Проходя мимо койки безногого — Фарид привез его после перевязки пока я «гостил» у начальника отделения — я стыдливо отвел глаза в сторону. Будто Гена мог прочитать в них невольно подслушанный мною разговор.

Странно, сейчас я не ощущал ненависти даже к воровскому авторитету, которого выслеживал. Мне подумалось, что любой преступник стоит на ступеньку выше подобной женщины, ибо он совершает преступления, так сказать, в сфере материальной, она — в сфере духовной, он убивает себе подобных или невинных с целью обогащения, она калечит и убивает души людей…

Что опасней для общества?

Из коридора, вслед за мной, вошел Фарид. С независимым видом отвернулся от перегруженной деликатесами Гениной тумбочки.

— Фарид, угощайся, пожалуйста…

— Что ты говоришь, повелитель, а? Вот была бы хурма, черешня — не отказался бы, а яблок да колбасы не хочу… Кушай, дорогой, поправляйся, порадуй «дядьку»… Погоди, дай время, наведаются сестры из Баку, столько навезут — всю больницу мы с тобой откормим… Да?

Говорит и глотает голодную слюну.

Что для такого верзилы борщок, в котором болтается листик покрасневшей от стыда капусты, а ломтики картофеля никак догнать друг друга не могут? Разве его насытят две ложки мятого-перемятого пюре с одной худосочной котлеткой?

— Бери, Фаридка, коли дают, — с хрустом разгрызает взятое у калеки сочное яблоко Алексей Федорович. — В нашей житухе нынешней все по старинной поговорке: дают — бери, бьют — беги. Бери, паря, пример с меня. Третье Генкино яблоко оприходую — возьмусь за апельсины. Он не ест, стесняется, так чего добру пропадать… Мы с Петром выручим несчастненького, поработаем за него…

Фарид некоторое время ненавидяще глядел на азартно жующего бухгалтера. Обладай его сверкающий взгляд возможностями лазерной пушки — куряки бы уже не было, превратился бы он в вонючее облачко табачного дыма…

— Послушай, Алексей Федорович, дай сигарету, а? — превозмогая ненависть, просит Фарид. — Очень прошу — угости…

— Ты же не куришь? Никогда не видел…

— В палате не курю, — не удержался Фарид, но тут же спохватился: — Мало ли — курю, не курю… Жалко, да? Тогда попрошу у парня из соседней палаты. Скажу, Алексей Федорович пожалел, жадюга он, чужие яблоки жрет, а угостить сигаретой не хочет.

Обещанная «реклама» куряку не устраивала. Ворча и поругиваясь, он лезет в тайник за изголовьем, достает мятую сигарету.

— Пользуйся моей добротой, джигит каспийский… Так у тебя всегда: не нужен — ругаешься, понадобилось что — хвостом виляешь… На, кури, порть здоровье… Глядишь, туберкулез какой заработаешь…

— Ты ведь не заработал…

Ограничившись этой краткой фразой, Фарид торопится к выходу. Мариам нет, язвы болят, есть хочется… Поневоле закуришь.

Я подумал, подумал и подался следом. Благо, сегодня я богатый, Наташа облагодетельствовала…

Некий невидимый счетчик отсчитывает уже третий день моего пребывания в больничном застенке. Результат — нулевой. Если не считать сбитой до нормы температуры… И некоторых выводов по материалам расследования…

17

После приемов пищи и перед сном лестничная площадка — самое оживленное место в отделении. Здесь не просто курят — обмениваются жалобами, диагнозами, поругивают врачей или сестер. Заодно — политическими новостями, которые доходят до больных с помощью единственного телевизора, а также и газет, доставляемых родственниками.

— Появилась вместо Верховного Совета Дума — что изменилось? Житуха сделалась похуже, ремень затянули аж на две дырочки… Вот только «спикерсов» и «марсов» — завались…

— Хрен редьки не слаще…

— Не скажи! В Советах кто работал? Одна номенклатура. А в Думе…

— Те же номенклатурщики. Только под другой вывеской. Перекрасились, мать их так и растак!… Ежели прибавили бы зарплату да цены понизили — вот это был бы парламент! При Верховном Совете хоть в брюхе не урчало… А при Думе урчать нечему…

— Германию с Японией победили, а в Чечне шишки набили… Все — в рифму, все — в лад… Полководцы хреновы, русской кровушки им не жалко…

— Зато — свобода полная! Хошь воруй, хошь убивай.

— А ты, что, захотел в Гулаг?

— А чего ты меня стращаешь? На зоне хоть кормят-поят…

Разнокалиберные мнения сталкиваются, рассыпаются, снова липнут одни к другим. Споры перерастают в ругань — вначале «безадресную», потом с указанием «мишени». Того и гляди перейдет в мордобой.

В стороне, возле марша, ведущего на верхний — гинекологический — этаж, несколько мужиков судачат о женщинах. Если раньше об этом говорили втихомолку, стыдливо оглядываясь по сторонам, то теперь самые откровенные сексуальные подробности не затушевываются, наоборот, выдаются в раскрашенном виде. адресно, с указанием имен и даже фамилий… Свобода, демократия, полная раскрепощенность и слов, и действий.