Месть базилевса

Улицу уже успели ограбить, вокруг было пусто и гулко. Прямо на ходу, посреди мостовой, валялось тело женщины. Ниже пояса обнажена, ноги раскинуты неестественно широко, в промежности густо запеклась кровь. А верх, наоборот, замотан ее же одеждами, лица не видно.

Любеня вздрогнул, заметив ее. Только что вспоминал Алексу. И медь кругом… Может, поэтому длинные, гладкие, белые ноги вдруг показались очень знакомыми. Он быстро шагнул к ней. Нет, хоть и в крови, но видно, что волосы внизу живота иссиня-черные и сильно курчавятся, тут же сообразил он.

Не Алекса, хвала богам!

– Что, Сьевнар, не терпится по молодому делу? Погоди уж кидаться на каждую-то! – неуклюже пошутил силач Ингвар.

– На эту – точно не надо, пахнет очень, – поддержал его кто-то из воинов, идущих сзади.

– Женщина должна пахнуть! Я люблю, когда она пахнет так, чтоб голова кругом, – возразил со смешком другой голос.

– Да чтоб тебя сплющило молотом Тора, Арни Рубленый! – обернулся к нему силач. – Тоже нашелся знаток женской прелести… Не мертвечиной же она должна пахнуть, пустая твоя башка!

Любеня не обратил внимания на болтунов. Воины привычны к виду разорения и мертвых тел. Вот Зара – да, часто отворачивалась от того, что вокруг. Хоть и дева-воительница.

Успокаивая сестренку, он положил руку ей на плечо. Она благодарно потерлась щекой о его запястье. Кожа такая мягкая, что вздрагиваешь от нежности, подумал он. Убрал руку.

– Ну, мы идем или будем над каждой убитой языками чесать?! – прикрикнул Косильщик. – Клянусь клинком Тюра Воителя, этого занятия здесь хватит на много зим!

Двинулись дальше. Так и кружили, пока Бьерн Железная Голова не нашел какого-то старика в разодранной до прорех тоге из дорогой, с шитьем, ткани. В ней, пожалуй, двое бы таких уместилось. Тога была надета без нижних одежд, прямо на голое тело. Оно просвечивало сквозь дыры, тощее, желтое, с отчетливыми узлами фиолетовых вен.

Старик, среди бесконечных сетований на жизнь и судьбу, все-таки сумел объяснить, что дом купца Мажина еще дальше по улице. Улица Медников – она, значит, в том конце изгибается раз, потом еще раз, а дальше как раз стоят несколько домов самых уважаемых торговцев медью. Богатые дома, что говорить, доблестные воины правильно делают, что идут туда. Самый высокий, с красной черепицей на крыше, это как раз дом Мажинов. Его строил еще отец Актипия, старый Фока Мажин, когда разбогател на поставке медных листов для обшивки драмонов военного флота. Медь-то не чистая, с дешевыми примесями, это все знают. Как не разбогатеть…

Старый никак не мог поверить, что страшные северяне оставят его в живых. Даже вслед, когда они уже уходили, умолял не трогать его, ему, мол, и так осталось жизни на три глотка воздуха. Не надо его убивать, он сам умрет, честное слово…

Ингвар, которому надоели визгливые крики, обернулся, снимая с плеча секиру. Старик с неожиданной резвостью юркнул куда-то.

– Умирать побежал? – спросил кто-то вслед.

Воины засмеялись.

Старик не соврал, в конце изгибов причудливой улицы действительно стояли особняком несколько домов. Виллы – называют такие дома ромеи. Несмотря на дороговизну земли внутри крепостных стен, при виллах и дворы, и сады, и конюшни, и хозяйственные постройки.

Ворота высокой виллы с красной черепицей на крыше были распахнуты, одна створка висела перекосившись. На выложенном мозаикой парадном дворе два-три десятка коней, но не болгарские, с ромейской сбруей. При них – двое кавалеристов-греков, увязывают какое-то барахло в узел.

– Эй, куда?! – грозно вскинулся один. – Нельзя сюда! Это добыча славного кентарха Доместика Пирра!

Кто-то из старых воинов обернулся к нему, сморщил в улыбке лицо в рубцах, приветливо оскалил длинные и желтые зубы. Солдат вдруг понял, что молчание действительно золото. Да он вообще из породы молчунов, этот кавалерист из кентархии Пирра, ему слово сказать – легче поднять на горб мешок с известью…

Помнится, еще пентарх Макасин рассказывал: огромные варвары с топорами вообще не разбирают, где свой, где чужой. Убивают сразу и смеются при этом, как гром грохочет. Чем больше убивают, тем громче смеются, и сами умирают, смеясь… А этот, зубастый, уже начинает смеяться, спаси Господи!..

В дом Любеня ворвался первый. Еще один солдат заступил дорогу. Полич, не вынимая меча, схватил его за плечо и шею, крутанул, отбросил в сторону. Второго, появившегося из-за двери темного дерева, ударил ногой в живот, вбивая обратно в комнату.

Самому показалось – прямо сквозь дверь. Побежал дальше, не оборачиваясь, просто слышал: за ним топают остальные братья, рассыпаясь по дому. Услышал, как лязгнула сталь о сталь, видимо, кто-то из братьев схватился с солдатами. Призыв к Одину заглушил крики на чужом языке…

Сколько же коридоров и переходов здесь… Дом не только снаружи большой, внутри – еще больше… Прохладно, после уличной жары – зябко даже… И все одинаковое – беленые стены, темные двери, мебель тонкой резьбы, частью уже поломанная. Дверцы шкафов в презрении к замкам выдраны с петлями, висят перерубленными крыльями.