- Пациент скорее жив, чем мёртв. Через полчаса всё исправлю, на один вылет будет работать. Правда, обратно рискует не вернуться, и картинка будет не ахти. Но ведь нам не на выставку. А Тише я пообещал выбить новый агрегат. У него хоть и хорошая, но всё же самоделка... Кич. Я слышал вас. Я согласен.
-Уверен?
- На все сто. Тиша сидит напротив и смотрит мне в глаза. Попробуй сказать "нет". Мне его глаза долго будут сниться.
Прикинув ещё раз все "за" и "против" я вздохнул, и всё же пошёл на нарушение:
- Добро. Запускайте аппарат, уточните позиции "Градов" на данный момент. Потом давайте сюда. И проведи с Тишей инструктаж.
Азик весело отозвался:
- Обязательно. Обожаю тебя, Кич, когда ты хороший.
Я отозвался в тон:
- Отставить сантименты.
Триколенко довольно потёр руки и предложил:
- Ну, что? Тогда можно и по маленькой?
Вот ведь хитрый хохол! Теперь понятно, почему так озабочен был, и даже за встречу не предложил. Хотел выцыганить поблажку, а уж потом отблагодарить. Только нам такая благодарность сегодня некстати. Выпивка перед выходом - гиблое дело. И он это знает. Знает, что откажемся. Самому больше достанется. А Триколенко, хитро сверкнув глазами, вкрадчиво заметил:
- У меня настоящий кубинский ром имеется.
Стасик, поглядывая на него, не удержался от улыбки и колкости:
- Комбат, комбат... Всё же как был ты завхозом, так завхозом и остался. Даром что заслуги имеешь. Ведь знаешь, что не можем, чего дразнишь?
Это верно. По слухам, до войны Триколенко был начальником АХО в местной администрации. Хохол да ещё завхоз - это мощно. Всегда свою выгоду соблюдёт. Хотя никто не может упрекнуть комбата в отсутствии дисциплины или неумении воевать. Удивительно быстро война делает даже из мирных людей хороших бойцов.
- Отставить, комбат. Выпьем по возвращении. Ты ром то прибереги, хитрый хохол.
Триколенко откровенно ухмыльнулся:
- А що? Коли хохол народився, еврей заплакав.* (* - А что? Когда хохол родился, еврей заплакал). Есть отставить. Тогда спать. До двадцати трёх ноль-ноль отбой. После полуночи будете переходить. Пройдёте южнее Марьинки, а там вдоль передка тылами на Пески. Ништо. За ночь проскочите...
Глава 2.
Под покровом ночи на дороге творилось форменное безобразие. Типичная махновщина на полях гражданской войны. Семеро женщин, среди которых четыре старухи, тряслись от страха на обочине под стволами двух "азовцев" в то время как четверо других занимались откровенным мародёрством, шмоная видавшую виды пассажирскую "газель". На дороге уже скопилась несколько узлов и баулов. Похоже, это всё, что сумели с собой прихватить беженцы, и поживиться мародёрам особо было нечем. От досады они подстёгивали себя матерщиной и угрозами в адрес таких незапасливых бедолаг, которые как-то не предусмотрели возможность грабежа и не приготовили грабителям хорошей поживы. Особенно досталось водителю, немолодому мужику, по виду типичному сельчанину, рискнувшему перевезти бегущих от войны женщин и старух. Его уже изукрасили синяками и кровоподтёками и теперь старший из "азовцев" (на рукавах у всех красовались шевроны батальона "Азов") уже собрался вершить суд, вытащив из кобуры "Стечкина". Водитель держался стойко. На колени не падал, пощады не просил, понимая, что это бесполезно. И ненавидяще смотрел на старшего злыми глазами, смаргивая кровь из разбитых бровей. Всё это смотрелось особенно зловеще в свете фар раскорячившейся по диагонали на дороге "газели", и двух "уазиков" "азовцев" блокировавших микроавтобус. Похоже, что строптивый водитель не сразу остановился, пришлось одному из "УАЗов" "газельку" почти протаранить. И понятно что "азовцам" любви к водителю это обстоятельство не добавило.