Семенов, — объяснил милиционер, отводя глаза в сторону. — Оперативники попросили поместить подозреваемого в одиночную камеру…
Еще раз повтори фамилия подозреваемого?
Милиционер снова назвал мою фамилию. Почему-то после повтора даже мне моя фамилия стала казаться мерзкой.
Дежурный задумался, потом отвернулся:
— Понятно, и кто он такой, и что здесь делает. Вопрос в том, что одиночка для тех, кто должен быть один, тем более что Семенов об этом просил лично. Так вот ответь мне, почему гражданин Антонкин оказался вместе с этим в одной камере? Что под суд захотел? За такое знаешь, что бывает?!
Милиционер подошел к дежурному и прошептал что-то тому на ухо. Глаза у того помрачнели.
— Тогда понятно, — он снова перевел взгляд на меня. — Так за что господин Макаров решил убить гражданина Антонкина? Что вы с ним не поделили?
Я поднял голову и показал на шею, почему-то не сомневаясь, что на ней остались багровые следы от толстых пальцев уголовника.
— Понятно, — дежурный покивал головой. —
Надо было звать на помощь, а не убивать. У нас тут есть, кому за порядком глядеть, — он говорил, а глаза были хмурыми и равнодушными.
Майор уже все понял, и теперь мучительно соображал, что ему необходимо сделать, чтобы не попасть под каток своей же собственной правоохранительной машины.
— Когда тебя держат за горло, кричать не получается, — прохрипел я. Говорить было тяжело и больно. — А он меня крепко приложил, вырваться не мог.
— Понятно, Мамонт, он и есть Мамонт, его и ломом не остановишь, — майор мрачно посмотрел в пол. — Надеюсь, ты понимаешь, чем это тебе грозит? Если не удастся договориться с патологоанатомом, то пойдешь под суд за убийство. Только не знаю, удастся ли тебе доказать, что это была самооборона. Пока то да се, следы с шеи сойдут, потом доказывай, что он тебя душил…
— Надо сделать сейчас же медицинскую экспертизу, — прохрипел я. — Тогда докажу…
— И это не факт, что докажешь, может, это Мамонт от тебя защищался, а не ты от него…
— Что же делать?
— Молчать в тряпочку обо всем, что здесь было! — Дежурный свирепо и выразительно посмотрел на меня. — Мне осталось месяц до пенсии, не хотелось бы его провести на меньшей должности, занимаясь разбирательством в прокуратуре по поводу убийства. Поэтому я постараюсь это дело замять, если ты будешь молчать.
— Я не настолько глуп, чтобы на себя еще одно убийство вешать…
— Тоже правильно, — одобрительно покивал дежурный и закурил сигарету. — Так всем и отвечай, Антонкина никогда не видел, сидел в одиночке…
— Я все понял, ничего не видел и не знаю.
— Молодец! — Майор повернулся к милиционеру. — Ты тоже запомни, Антонкин находился во второй. Заметил, что ему плохо, только во время обхода. Понял?
— Так точно! — вытянулся милиционер. —
Антонкин сидел во второй камере, во время обхода обнаружил, что ему стало плохо, и тогда вызвал вас…
— Правильно, так все и было. Я это отмечу в своем рапорте, а ты мне сейчас напишешь свой, — майор направился к лестнице. — Этого снова в одиночку, только больше никого к нему не сажай, иначе под суд пойдешь. Кто бы тебе команду не дал, ты меня понял?
— Понял, — милиционер вздохнул. — Я бы и этого не подсадил, если бы не позвонили, но больше никого без вашей команды, товарищ майор, не посажу. А с Мамонтом что делать? — В морг сейчас позвоню, чтобы они прислали машину. Поможешь грузить…
Меня вернули обратно в камеру. В подвале воздух был свежее, чем в камере, а здесь одна вонь. Но что тут сделаешь? В этой жизни каждый получает то, что заслуживает. Мне предназначено это…
Зачем обманывать себя? Определенно мертвым я себя чувствовал значительно лучше.
Я вздохнул и снова лег на нары, на них еще остался запах мертвого верзилы, жуткая и вонючая смесь мочи, перегара и табака. Мне снова стало плохо, к горлу подступила дурнота. Я сполз на пол и наклонился над унитазом, меня стошнило, потом еще раз. После этого с трудом вскарабкавшись обратно, прижался лбом к холодной стене и начал равномерно дышать. Надеясь либо заснуть, или потерять сознание, или, если повезет, то погрузиться в транс, в нем хорошо думается.
А мне нужно было во многом разобраться, чтобы не чувствовать себя слепым котенком, которого собираются утопить, ощущения такие же — страшно, ничего не видно. Куда двигаться не знаешь, а каждое твое шевеление лишь приближает к смерти.
Я знал, что меня еще раз постараются убить, это вопрос времени. Нового убийцу уже ищут…
Хорошо еще, если убийство уголовника не будет висеть на мне, по крайней мере, официально. Надеюсь, что у дежурного хватит ума, все замять, и окончательной причиной смерти будет все-таки указана сердечная недостаточность.