Месть еврея

Когда четверть часа спустя молодая женщина открыла глаза, она узнала Рауля, стоявшего перед ней на коленях и дававшего ей нюхать спирт, а Марго растирала ей ноги.

—  Слава Богу,— обрадовалась горничная,— я прине­су сейчас чашку чая, и это вас согреет.

Валерия хотела что-то сказать, но Рауль предупре­дил ее, он привлек ее к себе и страстно проговорил:

—  Дорогая моя, прости и забудь прошлое, ты не мо­жешь не признать руки Провидения, которая разру­шила твой дом, чтобы привести тебя под мой кров.

Валерия молча обняла мужа, опустела голову на его плечо и разразилась рыданиями. Рауль молча при­жал ее к своей груди, он не хотел удерживать этих слез, которые, он чувствовал, должны были облегчить ее сердце.

—  Мой добрый Рауль! Ты спас мне жизнь, забыв о том, что я жестоко оттолкнула тебя,— промолвила, на­конец, Валерия.— Ты тоже прости меня, как я страда­ла, если бы ты только знал! Совсем одна, вдали от те­бя и ребенка, под гнетом незаслуженного позора! Не будь я христианкой, я наложила бы на себя руки.

—  Забудем прошлое, омраченное недоверием и неза­служенным подозрением. С этого дня для нас начина­ется новая жизнь, жизнь, исполненная любви и дове­рия. А теперь позволь сказать тебе, что именно откры­ло передо мной твою невиновность.

Подсев к ней на диван, он подробно описал свое обращение к спиритизму и неопровержимые доказатель­ства, данные покойной матерью. Наконец, он расска­зал, сколько выстрадал, придя к убеждению, что по­жертвовал своим счастьем ради обманчивых улик, и затем, как воскресла его любовь и созрело твердое на­мерение отвоевать Валерию, чтобы загладить свою вину. Валерия слушала его и волновалась.

—  Ах, Рауль, я хочу разделить твою веру,— и глаза ее блеснули со свойственной ей горячностью.— Я хочу познать эту новую науку, которая заполняет пропасть, образуемую смертью, и дала возможность твоей святой матери явиться с «той» стороны оправдать меня.

—  Я посвящу тебя, моя дорогая, и впредь, с благо­детельной помощью наших незримых друзей, мы уже не споткнемся на жизненном пути. А теперь пойдем по­целуем нашего бедного, ни в чем не повинного Амедея, которого мы поочередно отвергали, но, который, тем не менее, сохранил в своем сердечке неизменную к нам любовь. Позволь, моя Лорелея,— добавил он, неж­но лаская распущенные волосы жены,— бедному рыба­ку, которому ты вернула жизнь и счастье, обуть твои волшебные ножки.

Валерия захохотала.

—  Ах, правда, ты все еще в своем романтическом костюме. А я в своей апатии даже не подозревала, что настоящий князь служит мне гребцом. Жалкая же я была Лорелея.

Молодая чета пошла в спальню Амедея и нагнулась над спящим ребенком, черные кудри которого рассы­пались по подушке. Его вид напомнил Валерии встре­чу с банкиром.

—  Рауль, пойдем я расскажу тебе необычный слу­чай со мной в день моего отъезда сюда.

Удивленный ее возбуждением, князь повел ее на тер­расу, залитую розовым светом первых лучей восходя­щего солнца. Раскрасневшаяся от волнения Валерия описала встречу с Самуилом, ее волнение при виде изу­мительного сходства его сына с князем, и привела от­вет банкира. Рауль с удивлением слушал ее, но он был слишком беспечен, а в данную минуту всецело погло­щен был завоеванным счастьем, чтобы желать новых осложнений. Его ужасала сама мысль разбираться в пу­танице подозрений, улик и непонятных загадок.

—  Конечно, столь странное сходство — поразительно и мало приятно Мейеру,— сказал, улыбаясь, князь,— но оставим это, он прав, говоря, что один Бог может выяснить такого рода случайности. А будем любить на­шего ребенка, брюнет ли он, блондин ли, все равно. Мы знаем, что он наш, и довольно. Не в эту минуту, когда занимается заря нашего счастья, светлого как солнце, туманить нам его новыми подозрениями. А теперь, до­рогая, ступай отдыхать, я пойду справиться, нет ли из­вестий о бедной тете Адели.

—  Ах, Боже мой! В своем эгоизме я совсем про нее забыла,— вздрогнула Валерия,— я пойду с тобой.

Они вернулись в кабинет князя. На его звонок яви­лась заспанная Марго и успокоила их, доложив, что слуги князя привезли тетю Адель здоровой и невре­димой, исключая легких ожогов и сотрясения нервов, что и заставило ее лечь в постель.

Пока ей делали перевязку, она рассказала, что по обыкновению читала в постели, и, вероятно, задремала, причем журнал загорелся и огонь перешел на занаве­ски. Крик попугая и бешеный лай собаки разбудили ее. Увидев себя окруженной пламенем, она потеряла го­лову. Единственной ее мыслью было — спасти зверей. Вскочив с постели, тетя Адель одной рукой схватила клетку с попугаем, а другой — Биби и со страшными криками выбежала вон. Крики ее, вероятно, и подняли тревогу в доме. Что было с ней потом, она не помнит, и ее не скоро бы нашли в далеком углу сада, где она лежала без чувств, если бы отчаянные крики попугая не привлекли внимания искавших ее слуг. Когда она очнулась и узнала, что княгиня и ее два любимца спа­сены, старушка потребовала чаю, а затем уснула.

Когда молодые супруги успокоились насчет тети Адели, они и сами отправились на отдых.