Месть еврея

Невыразимое смятение волновало его душу. Он ви­дел Рауля и убедился, что смерть уже наложила не­изгладимую печать на эту молодую жизнь, которая, угасая, оставляла Валерию вдовой, то есть свободной. При этой мысли кровь закипела в нем, и лицо вспых­нуло. Облокотясь на бюро, он закрыл глаза, и в его па­мяти возник обаятельный образ княгини, какой он толь­ко что ее видел. Эта светлокудрая фея, завораживая его душу, тоже любила его в былое время, но теперь серд­це Валерии принадлежало ее мужу, и он прочел эту лю­бовь во взгляде, который, скользнув по нем, остановился на Рауле. При этом воспоминании сердце Мейера бо­лезненно сжалось. «Безумец,— прошептал он вдруг,— я завидую последней радости умирающего, и после восьми лет мучений сердце мое бьется любовью к женщине, из­менившей мне и позабывшей меня? Я много виноват перед ней, но она нашла, наконец, покой и счастье, она любит и любима, меж тем как моя жизнь разбита, оди­нокий, влачу мое бесцельное существование! Нет, нет, прочь призрак прошлого! Вдова князя Орохая должна быть мертва для меня, как была мертва его жена».

По приезде в Ниццу здоровье Рауля, казалось, не­сколько поправилось, но это мнимое улучшение было недолгим.

Если когда-либо князь мог сомневаться в любви же­ны, то теперь убедился, что владел ее сердцем. Все мыс­ли, все чувства Валерии сосредоточивались на нем од­ном. Она ходила за ним, проводила бессонные ночи с такой самоотверженностью и пламенной нежностью, ко­торые может внушить только любовь.

Однажды на прогулке Рауль был обрадован встре­чей с полковником Буассе, посвятившим его в спири­тизм. Пригласив князя и княгиню пожаловать к ним на чашку чая, старик сообщил, что болезнь жены при­вела его в Ниццу и что дочь его тоже с ним. С тех пор чистые, дружеские отношения установились между обеи­ми семьями. Рауль с полным рвением занялся спири­тизмом, и по его просьбе м-м Бартон снова поставила его в сношение с духом его матери. Она любезно предо­ставила свои медиумические способности в распоряже­ние больного и с радостью замечала, что такая беседа физически и духовно укрепляла князя.

Раз вечером, когда Валерия, заменяя м-м Бартон, играла с полковником в пикет, дух княгини Одилии был снова вызван. Рауль мысленно спросил мать, справед­ливы ли его предчувствия и должен ли он готовиться к великой минуте развоплощения. После большого проме­жутка дух написал:

—  «Да, дитя мое, минута твоего перехода в наш мир близка. Отрешась от уз телесных, ты будешь здесь со мной наслаждаться сокровенным успокоением, созна­вая, что земное твое испытание прошло».

С минуту князь молчал, погруженный в свои думы, а затем, склонясь к карандашу, сказал вполголоса:

—   Благодарю тебя, дорогая мама, за откровенный ответ. А не можешь ли ты мне объяснить некоторые со­бытия моей жизни, которые мне кажутся не только испы­танием, но и искуплением. Так странно связаны судьбы Валерии и моя с судьбой личности, отделенной от нас по происхождению и общественному положению. Ты читаешь в моем сердце, мама, и видишь, что меня побуж­дает к этому вопросу отнюдь не любопытство, а жела­ние просветиться и лучше понять пути Господни.

—   Мне дозволено, сын мой, ответить тебе на твой вопрос. То, что тебе кажется странным, является ничем иным, как естественным следствием поступков в течение твоих прежних существовании. В каждую из новых жиз­ней мы платим какой-нибудь старый долг, и люди, вну­шающие нам вражду и любовь, отнюдь не случайно встреченные, а друзья или недруги, с которыми нас соединяет прошлое. Лишь гармония, сын мой, дает спо­койствие и счастье; гармония порождает совершенство­вание, а отсюда проистекает Богопознание. Когда мы достигнем этой степени, то все в нас будет светом, и все таящиеся в нас силы добра станут работать беспрепят­ственно, по вдохновению Творца. Но чтобы достигнуть •той высокой цели, надо много бороться, научиться вла­деть собой, понимать сердце ближнего и прощать ему его заблуждения. Ты, Гуго Мейер и Валерия, вы старые знакомые. Вас связывает прошлое, теряющееся во мра­ке веков. Вы оба сильно ненавидели друг друга и много сделали друг другу зла; много преступлений и пролитой крови сковали узы, связывающие вас. Почти во всех этих преступлениях Валерия играла свою роль. Дух не твер­дый, изменчивый, она никогда не могла решительно вы­сказаться за одного из вас двоих, разжигая постоянно вашу вражду своей слабостью, пока не достигла некото­рого возобладания над пылкими страстями, еще укро­щенными в те времена добром и нравственным чувством.