Месть «Голубой двойки»

А Евгения Ивановича Сырицу перевели-таки от меня, назначили штурманом эскадрильи, теперь он летал с Родионовым, а я — с Вашуркиным. Но когда командир эскадрильи оставался на КП, Сырица по старой памяти всегда летал с моим экипажем. В воздухе мы проводили теперь еще больше времени. В середине октября немцы заняли Калинин, и их авиация перебазировалась на ближайший аэродром. Там скопилась тьма-тьмущая самолетов, которые должны были сбрасывать свой смертоносный груз на Москву. Тогда перед нашей эскадрильей ночников поставили задачу: неустанно бомбить аэродром, не давать немцам работать ночью. Нам приходилось делать за ночь по два-три вылета. Держали немцев под постоянным контролем, буквально висели над ними до самого рассвета. А утром уже заступали на дежурство пикирующие бомбардировщики и истребители. Мы, ночники, даже составили между собой своеобразный график — чтоб небо ночью над аэродромом не пустовало ни минуты. Притом, не сразу сбрасывали все бомбы, сначала ходили на высоте, выжидая подходящий момент. Это было, конечно, для противника невыносимо — сознание того, что в любой момент на них может упасть бомба, изматывало их нервы. А нам только того и надо было. Частенько приходилось летать и при плохой погоде. Тогда мы ограничивались серийным бомбометанием по стоянкам самолетов с одного захода. И несмотря на ураганный огонь зениток, оставляли за собой много очагов пожаров. Особенно большой ущерб наносили зажигательные бомбы. Как польешь сверху огненным дождем — сразу вздымается ввысь мощное пламя, и даже невооруженным глазом видны горящие силуэты самолетов.

Иногда и облачная осенняя погода была нам на руку. Прилетишь на цель — а все внизу окутано густой пеленой тумана. Только смутно просматриваются очертания города. Но примерно знаешь, в какой стороне находится аэродром или железнодорожная станция, и идешь прямо туда. Немцы сразу, конечно, всполошатся, зашарят по небу прожекторами. А нам теперь и вовсе нетрудно сообразить, где у них расположены основные объекты. И как уточнишь хорошенько цель — ну, тогда держитесь, гады!

Из всех моих бомбометаний, выполненных в эти дни, самым удачным мне запомнилось сделанное 25 октября: в ту ночь мой экипаж уничтожил шестнадцать самолетов противника, это подтвердил позже и штаб командующего фронтом. Тогда у меня была всего одна бомба, но не простая, а рассеивающая, весом в три тонны, в ее корпусе помещалось несколько десятков и даже сотен маленьких самостоятельных бомб. От такой «бомбочки» получается целый огненный ливень.

Очень много крови и нервов стоили нам капризы погоды. Метеорологические сводки часто не подтверждались, а по западным маршрутам и вообще никто не мог дать никаких прогнозов. Хорошо еще, что наши самолеты имели солидный запас горючего — около семи тысяч литров. Попав в полосу низкой облачности, мы могли уйти на дальний запасный аэродром или даже, как говорят летчики, «переночевать в воздухе». Помню, однажды я почти восемь часов прогудел в облаках, здорово обледенел и, как ни жаль было бросать машину, мы уже приготовились выброситься на парашютах. Но потом выскочили-таки, и восходящее солнце начало постепенно уменьшать наш опасный вес, растапливая лед. Всматриваюсь вперед, различаю лес, овраги, поляну. Выбираю более или менее подходящую площадку и сажусь, чтоб переждать непогоду, хотя и щемит сердце: представляю, как волнуются сейчас на аэродроме, переживают за нас. Вообще, с нашей легкой руки, вынужденные посадки бывали нередки. Как-то и Федя Локтионов сел ночью в незнакомой местности где-то под Ярославлем, использовав при посадке мой опыт. Самолет сел нормально, экипаж остался невредим. Только стрелок Петр Рудасов при приземлении на парашюте умудрился попасть на какое-то строение и вывихнул ногу, несколько дней потом летал стоя, с палкой.