Месть «Голубой двойки»

Затем каждый из экипажей сделал еще по одному вылету, но мы опять в воздухе. Уже три часа ночи, так что можно считать, праздник уже настал. За ночь на головы фашистов мы сбросили более пятнадцати тонн бомбового груза. Позже получили подтверждение: уничтожено до двадцати семи немецких самолетов, аэродром временно выведен из строя, и немцы не смогли эту ночь бомбить наши города и села. Утром за завтраком еще раз поздравили друг друга праздником, с приходом комиссара выпили по сто граммов за нашу победу, за партию, за наш несгибаемый народ. Много говорили о Москве — как-то там сейчас? Наверно, сплошные тревоги, налеты. И вдруг с радостью узнаем: сегодня на Красной площади состоялся парад! Ликованию нашему не было конца. Пусть во сне не мечтают гитлеровцы захватить Москву, побывать на Красной площади. Нам хотелось теперь летать еще больше, безжалостней громить врага. С наступлением темноты экипажи снова были в воздухе, снова вели свои корабли на вражеские объекты. Так мы отметили двадцать четвертую годовщину Октябрьской революции.

В те дни мы базировались уже на новом месте, на аэродроме Выползово. С обжитой, памятной для нас площадкой, с добрыми гостеприимными жителями деревни Бережи распрощались в конце октября.

С течением времени многое забывается, но вовек не забуду я дом, где мы жили в Береже, колодец с журавлем и рядом сад, где стоял днем наш тщательно замаскированный самолет. Бывало, рядом пройдешь и не догадаешься, что здесь укрыт боевой корабль. Утром, когда мы возвращались с задания, хозяйка специально уходила во двор, чтобы мы могли спокойно отдохнуть, выспаться. Рядом с домом, через переулок, был сельсовет, где размещался штаб эскадрильи. Почти в каждой хате жили летчики. Но днем, бывало, ни одного авиатора не встретишь на улице, непосвященному человеку и в голову бы не пришло, что здесь расположен военный аэродром. Обыкновенная мирная деревня — и все. Иногда над деревней пролетали немцы, но ни разу не удавалось им засечь нашу точку. А однажды произошел и совсем курьезный случай. Как-то вынужденно сел на нашем аэродроме самолет ПЕ-2. Мы, конечно, поспешили навстречу — надо же помочь коллеге. Но летчик, молодой черноглазый парень, видит, бегут какие-то люди, да еще авиаторы, судя по одежде, и развернул машину обратно на взлет. Стоит на чеку, моторы не выключает, и все пулеметы направлены на нас. Мы вынуждены были остановиться и раздеться, мол, смотри, петлицы голубые, погон нету, свои! И только окончательно убедившись в этом, летчик выключил моторы. А то так бы и взлетел. Оказывается, он и понятия не имел, что здесь аэродром. Просто, когда у него произошла поломка, сел на первую подходящую площадку, которую высмотрел сверху. Он не переставал удивляться, ну, говорит, даже не подумаешь, что тут аэродром.

Правда, скоро к нам на всякий случай посадили парочку истребителей: береженого и бог бережет.

Помню свою первую встречу с летчиками этих самолетов. Как-то совсем низко над нами пронеслись два немецких «хейнкеля». Прямо на них спикировали наши «яки». Мы смотрели на них снизу и возбужденно сжимали кулаки: дадут сейчас, фрицам прикурить! Один из наших вплотную, почти на расстояние тарана, подошел к вражескому самолету, — но почему-то, не открыв огня, вышел из боя. Хорошо хоть его напарник подоспел и все же сбил одного пирата. Когда я уже на земле увидел летчиков, подумал: что ж, понятно, зеленый еще, неопытный народ — оба молодые, краснощекие, лет по двадцать пять каждому, не больше. Пилот первого истребителя ходил раскрасневшийся, злой, все время курил и сокрушался:

— Позор, из-под самого носа упустил. Нажимаю на гашетку — пушка молчит, перезарядил — снова молчит, масло, наверно, замерзло.

Летчик, расстроенный, сел за стол, рванул ворот комбинезона, я даже присвистнул от удивления. На груди у него — два ордена Красного Знамени, в петлице — две шпалы. Летчик-то, оказывается, бывалый, опытный, тем более обидна неудача. И я невольно вспомнил и похвалил в душе своего оружейника Алсуева. Ни разу не отказывали еще наши пулеметы, хотя Алсуев и не оружейник по профессии, до войны был артистом драмтеатра республики Коми. Он плохо владел русским языком и потому, вероятно, стеснялся много говорить. А может, просто считал свою работу слишком обыкновенной. Дни и ночи он пропадал на аэродроме, все возился с пулеметами, проверял бомбы и даже спал тут же, на ящиках, если было не очень холодно. Как услышит шум моторов «Голубой двойки», сразу вскочит, ждет. Едва остановятся винты, Алсуев тут как тут, уже таскает под самолет очередную партию бомб. Потом, потный, уставший, но неизменно улыбающийся, докладывает мне:

— Товарищ командир, пулемет, патрон, бомба есть.

— Спасибо, товарищ Алсуев!

— Служу Советскому Союзу! — отвечает мой оружейник.

Да, хорошо, когда человек знает свое дело, когда можно положиться на него.