Месть «Голубой двойки»

В эту ночь экипаж лейтенанта Драпиковского не вернулся с боевого задания, его сбил немецкий истребитель. Погибли и командир корабля, и красивый, чернобровый борттехник Дорофеев, второй летчик Шашков, с которыми я недавно пригнал самолет с ремонта, и другие члены экипажа. Только намного позже узнал я, что из восьми человек остался в живых один — воздушный стрелок Петр Рудасов. Стали известны и обстоятельства, при которых был сбит корабль, В то время, когда мы бомбили аэродром, в воздухе находился фашистский истребитель-ночник. Это по его сигналу прекратили зенитчики огонь и, удерживая меня в лучах прожекторов, ждали подхода истребителя. Но я успел уйти в облака, а Драпиковского поймать им было легче, он шел сзади меня, находился на боевом курсе. Фашистский стервятник атаковал его неожиданно и сбил, когда бомбы были уже сброшены. Это подтвердил и экипаж Бойко, который кружил на малой высоте в районе цели. Мы уничтожили одиннадцать вражеских самолетов, но потеряли экипаж, боевых друзей. Каждого из них где-то ждали с победой близкие, родные, каждый был молод и считал, что жизнь вся еще впереди. Они погибли, выполнив задание, погибли за счастье поколения, которое будет жить после них, после Победы.

Только месть, только новые удары по врагу могли притупить нашу боль за павших товарищей. Следующей ночью «Голубая двойка» опять вылетела на тот же аэродром. В нее как клещи впились лучи девяти прожекторов. Яркий свет резал глаза, мешал смотреть на приборы. Со всех сторон тянулись к кораблю пунктиры трассирующих пуль, совсем рядом с треском разрывались снаряды. Но рука на штурвале была тверда, самолет шел строго по курсу на цель. В этот раз мы сбросили на вражеский аэродром лишь одну бомбу. Но весила она три тонны и, рассыпавшись в километре от земли на множество частей, огненным дождем обрушились на самолеты врага. Внизу сразу же возникли мощные пожары: горели самолеты и склад боеприпасов. На базу «Голубая двойка» вернулась целой и невредимой.

Между прочим, я беспокоился напрасно, что из-за ремонта отстану от своих товарищей по количеству боевых вылетов. Вскоре я их догнал, а многих и перегнал. Экипаж наш, хотя в нем произошли значительные изменения, по-прежнему считался хорошо подготовленным для полетов в сложных метеорологических условиях. Когда Евгений Иванович Сырица стал штурманом эскадрильи, вместо него в мой экипаж назначили Ивана Милостивенко. Он был моложе других штурманов, но тем не менее дело свое знал неплохо, особенно мастерски поражал узкие цели: переправы, железнодорожные составы, мотомеханизированные колонны, движущиеся по шоссейным дорогам. Жаль было отпускать из экипажа неутомимого в работе, требовательного и аккуратного во всем нашего «доктора» Александра Александровича Свечникова, которого назначили инженером эскадрильи. Борттехником на наш корабль пришел цыган… Карев. Повысили в должности и моего отличного радиста, верного друга Никиту Бутенко, он стал теперь начальником связи эскадрильи, но расстаться со своим экипажем не пожелал и летал, как и прежде, только на «Голубой двойке». А мой правый летчик Дима Козырев сам стал теперь командиром корабля, он уже самостоятельно выполнял тренировочные полеты и днем и ночью.

Экипажей в эскадрилье было больше, чем самолетов. «Безлошадники» ворчали, что они сидят без дела, предъявляли претензии к командиру эскадрильи. В результате майор Родионов был вынужден закрепить на один корабль два летных экипажа, чтобы они летали посменно. Но тут вскоре три экипажа, в том числе и меня, откомандировали за самолетами в тыл. Здесь мы несколько дней с утра до вечера торчали на аэродроме, проверяли состояние машин, — они были не новые, — устраняли неисправности. Подготовив материальную часть, дали заявку на перелет. Но утром погода по маршруту оказалась нелетной, разрешение на вылет получили лишь во второй половине дня. И тут перед самым взлетом выяснилось, что на моей машине не работает радиостанция, пришлось выключить моторы. Я не стал задерживать остальные экипажи, разрешил им вылететь, назначив вместо себя ведущим командира корабля Петрухина.

Когда исправили радиостанцию и мы поднялись в воздух, был близок вечер. Маршрут проходил через мою родную Чувашию. Я с волнением смотрел на близкие с детства места: вот деревня Малые Ямаши, река Выла, лес, дороги между тремя Багишами, ветряки на холме, а там тянутся зеленые луга, где я когда-то пас коров. Пролетать мимо родной деревни, по которой я давно соскучился, очень не хотелось, да и день уже клонился к концу, все равно дальше Горького сегодня не пошли бы. Не лучше ли приземлиться здесь, переночевать дома и утром продолжить полет по маршруту? А корабль все снижается, глаза уже высмотрели ровную площадку между мельницами. Решено: садимся!