Я давно понял, что от копий, которыми нас вооружили, в бою было бы мало толку: даже если удар наносила опытная рука, каменный наконечник мог поранить противника, но убить его — вряд ли. Случалось, что плохо прикрепленный камень просто соскакивал с древка при ударе. Поэтому я решил что-нибудь придумать, чтобы достать себе хорошее копье с бронзовым наконечником. Такие были у командиров и солдат, руководивших нашими занятиями. Когда кто-то из рекрутов совсем уж неловко управлялся с оружием, инструктор, желая преподать урок, царапал его кожу острым концом своего копья. Этим я и решил воспользоваться и создать благоприятную ситуацию для побега.
Однажды утром, сражаясь с напарником, я постарался казаться как можно более трусливым и неуклюжим. Я все время промахивался, нанося удары, но в то же время старательно уворачивался от ударов соперника, я спотыкался и падал, делая вид, что пытаюсь избежать стычки. И неизбежное случилось: командир, руководивший занятиями, подошел к нам, приказал моему напарнику отойти в сторону и заявил, что сейчас научит меня сражаться как мужчина, а не как обезьяна. Он с угрожающим видом двинулся ко мне. Я прикинулся, что умираю от страха, потом бросился бежать, но не слишком быстро и петляя, как заяц. Мой преследователь приказал остановиться и защищаться, угрожая в противном случае наказать меня палками так, что я никогда не смогу встать на ноги.
Когда я понял, что отбежал достаточно далеко, я остановился и повернулся к нему. Я сделал вид, что дрожу от ужаса, и стал умолять, чтобы он не причинял мне больно. В ответ он презрительно расхохотался. Когда же он приготовился поразить меня своим оружием, я отпрыгнул в сторону и сильным движением вонзил свое копье ему в грудь. Потекла кровь, и он упал, испустив громкий крик, а я схватил его копье и побежал к краю поля, на котором проходили тренировки. Двое или трое солдат пытались встать на моем пути, чтобы меня остановить. Но с хорошим копьем я чувствовал себя уверенно: одним точным и сильным ударом я поражал солдат, которые надеялись, схватив меня, заслужить благодарность своих начальников, и они падали с ранами на груди, нанесенными моим копьем. Смертоносная мощь моего оружия и скорость бега отвратили тех, кто все еще стоял у меня на пути, от попыток вмешиваться в происходящее. Застыв от страха и удивления, они провожали меня взглядами.
Своей внезапной атакой я привел собравшихся на поле в смятение. Все были настолько удивлены, что никто и не подумал меня преследовать. Без остановки я добежал до Нила. Вода еще не поднялась, поэтому я без труда перебрался через реку вплавь, а потом помчался дальше, оставив между собой и возможной погоней водную преграду.
Вечером следующего дня я входил в Мемфис. Я направился прямиком в крепость Белые стены, в которой были расквартированы солдаты-гиксосы.
Мой господин Шарек очень обрадовался, увидев меня. Он сказал, что уже стал думать, что меня убили или взяли в плен номархи южных провинций. Я ответил, что его предположение очень близко к правде, и рассказал, что со мной случилось, в том числе и о намерениях противника.
— Если мы ничего не предпримем, чуть больше чем через месяц сюда придет армия, численностью в пять раз превышающая ту, что сейчас собрана в Мемфисе. Она придет вместе с разливом, а река отрежет от нас армию Якебхера. И мы будем сидеть в стенах Мемфиса, окруженные водой и египетскими солдатами.
Вот, вкратце, что я сказал царю. Я не хотел посвящать его в свои сомнения и планы, чтобы не подталкивать к очевидному для меня решению. Я посоветовал ему хорошенько обдумать услышанное и спланировать дальнейшие действия, добавив, что предпринять, сказав, что считаю его не только лучшим правителем, но и лучшим военачальником нашего времени, и верю, что решение ему подскажут боги и его мудрость. Я говорил так не из желания ему польстить, но потому что именно так и думал: у меня была возможность убедиться в том, что царь — умнейший правитель и прекрасный стратег.
Я ушел, предоставив ему возможность решать по собственному усмотрению. Я не боялся взять на себя ответственность, но хотел убедиться, что он выберет тот же план действий, который и мне представлялся наилучшим, который я бы предложил, если бы он спросил моего мнения. На следующий день утром он приказал позвать меня, и я услышал именно то, что надеялся услышать: