Месть из прошлого

Мур с красавицей исчезли за вращающейся дверью бара прямо перед входом в казино. Я притормозила невдалеке, раздумывая, что же следует сделать, но буквально через несколько минут Мур вышел из тех же дверей – вместе с Галкой!

Протерев глаза, пришлось убедиться: да, это действительно Галка, собственною персоною. Каким образом красавица Мура превратилась в мою подружку – было выше моего понимания.

Не успела я и глазом моргнуть, как парочка, словно бестелесные предрассветные тени, быстро растворилась среди игральных аппаратов казино. Догнать их в сползающем платье мне не удалось бы ни за что.

Что происходит? Что за шпионские игры? Ладно, сейчас повидаюсь с Маркони, а завтра вытрясу всю правду из подружки, встречающейся с Муром инкогнито глухой ночью в баре гостиницы «Венеция»!

На ресепшен меня встретил встревоженный секретарь с прилизанной головой. Бросая грозные взгляды на притихших клерков, приседая и расшаркиваясь, отвел до дверей номера Маркони.

– Господин Файя просил вас немного подождать, – тихо сказал он и испарился, словно роса жарким полднем, оставив скучать в молчаливом обществе золоченой мебели, гигантских букетов и распахнутых настежь итальянских окон, через которые вливался гомон многотысячной толпы с улицы.

Я смирно сидела на диване, прислушиваясь к звукам ночного города, а потом стала все чаще поглядывать на часы. Оно понятно, что сеньор-господин Файя был нужен больше мне, чем я ему, но, согласитесь, заставлять даму ждать – отнюдь не показатель воспитанности и хороших манер.

Прошло минут двадцать. Не зная, чем заняться и уговаривая себя не раздражаться, я решила найти секретаря и осторожно открыла дверь в соседнюю комнату. Никого. Прилизанный секретарь бесследно исчез, и сеньор Маркони не показывался.

Неожиданно тишину нарушили гневные голоса – мужской, глухой и невероятно сердитый, явно принадлежащий господину Файя, а другой, женский, истерический и молодой, срывающийся на плач.

Стать свидетелем ссоры или мафиозной разборки мне решительно не хотелось. Но не успела я выскользнуть в коридор, как закрытая перед моим носом шикарная дверь распахнулась, и на порог выплыл старик Файя, все еще одетый в карнавальный камзол, в парике. Он был зол, как осенняя муха. За ним выбежала юная горничная с заплаканными глазками.

– Извини, Лиза, задержался, – любезным тоном сказал сеньор Файя и небрежно кивнул девчушке.

Та мгновенно исчезла, всхлипывая, а сердитый Маркони, не смущаясь, уютно расположился в кресле напротив меня. Я сделала вид, что ничего не заметила.

Зализанный секретарь бочком просочился в гостиную и прикатил полную тележку напитков. Маркони так же вяло кивнул, задумчиво покопался в красиво расставленных на зеркальном столике бутылках и не спеша наполнил два бокала. Потом стащил парик и расстегнул камзол.

– Поезжай в Носсу, девочка, – вдруг устало сказал он мне.

– Почему в Носсу? – опешила я.

– Потому что там найдешь то, что ищешь.

– Письмo Николая II?

– Я очень любил Марию, – невнятно заговорил старик и я не сразу догадалась, что он говорит о бабушке Мура. – Что я эти письма с собой в могилу возьму? Моим детям и внукам денег на две жизни хватит, а мне на том свете вряд ли дублоны золотые понадобятся. Эх, девочка, голыми приходим, голыми и уйдем. Мария просила меня помогать внуку…

Я невольно почувствовала сострадание к престарелому сеньору. Вот ведь поколение было! Войны, концлагеря, голод, эмиграция – о какой любви можно говорить? Оказывается, любить можно во все времена.

– Лиза, я хочу кое-что подарить тебе, на память о встрече, – вытаскивая из недр разноцветного камзола маленькую коробочку, заявил Маркони и, не слушая возражений, вложил в руку маленький медальончик в виде изящной греческой вазы-амфоры, только без ручек.

– Подарок от Лжедмитрия, – усмехнулась я, внимательно рассматривая симпатичную безделушку.

– С вами, молодыми, очень-очень сложно, – пожаловался неизвестно кому сеньор Файя.

Всего час назад на балу он шутил и смеялся, а сейчас передо мной сидел очень грустный старик с потухшим взором. Что такое могло произойти за истекшие шестьдесят минут? А может, Маркони просто устал?

Я чувствовала себя не совсем в своей тарелке от странно поменявшегося настроения хозяина и хотела быстренько распрощаться, но он как-то умоляюще попросил меня:

– Поскучай со стариком еще немножко, хорошо? – и щелкнул музыкальным пультом.

В предрассветной тишине комнаты зазвучала печальная мелодия саксофона. Через минуту-другую к нему присоединился необычный, «простуженный» голос певца. Под сумасшедше-прекрасную мелодию он даже не пел, а хрипло рассказывал историю, и, похоже, интересную, но как я ни вслушивалась, ничего не понимала, потому что в итальянском – ни в зуб ногой. Что-то о «салате» и «ди маре» с «аморе».

– Маркони, о чем он поет?

– О любви.

Ну, естественно, о чем же еще петь итальянцу, как не об «аморе» салатового цвета?