Спустя полгода здесь была ликвидирована крупная банда. Я подозреваю, что вашим отрядом. Федералы так не работают. В соседнем лесу пастухи нашли пятьдесят человек. Все убиты. Но никто ничего не слышал. Через день пришли федералы и начали производить зачистку. Бригада дислоцировалась в пяти километрах от нашего села. Солдаты приходили за продуктами в наш магазин, где работала моя старшая дочь.
Однажды она не вышла на работу, заболел пятилетний внук. Магазин был закрыт. К ней домой зашли двое пьяных русских федералов. Зять был на работе. Он инженер-строитель. Тоже русский, принял нашу веру, жил по нашим законам и обычаям. Он уехал в соседнее село. Они там больницу возводили. Кроме дочери и внука дома никого не было. Солдаты потребовали сдать оружие и боевиков. Только не боевики им нужны были. Они жестоко изнасиловали ее и продолжали издеваться над ней, когда приехал зять. Он набросился на солдат. Они устроили стрельбу в доме. Сначала убили зятя. От шальной пули через сутки в больнице скончался внук. После зятя они убили мою дочь. У дома собралась толпа селян. Они пытались достать солдат, но те отстреливались. Через час после всего случившегося прибежали мы с женой. Я не успел остановить ее, а она бросилась прямо к дому. Ее расстреляли у меня на глазах. Одного из солдат мы ранили, второй потребовал машину и, чтобы мы выпустили их, иначе внук умрет, от потери крови. Мы уступили. Солдаты уехали, оставив за поселком ребенка.
Через день меня забрали в комендатуру по обвинению в предумышленном убийстве военнослужащего российской армии. Там меня жестоко избили, причем один из избивавших был тот второй солдат. Я не мог говорить. Мне сделали операцию по удалению правой почки. Случившееся в селе свалили на боевиков, еще орудовавших в местных лесах. Однажды я услышал, что боевики привели несколько пленных. Я пришел и узнал одного из солдат. Он тоже узнал меня. Я попросил автомат и расстрелял в упор всю обойму. С остальными боевики сделали то же самое.
На следующий день начался обстрел артиллерии. Несколько снарядов легли аккурат в селе. Это было страшно. Разрушенные дома, рыдающие дети, взрослые. Стоны раненых. Меня мучил один лишь вопрос: «За что?!» В чем наша вина перед вами? Ведь мы всего лишь пытаемся защититься. Мы не нападаем. Или вы хотите разорить улей и чтобы при этом вас не покусали пчелы? Так зачем его вообще разорять? Показать силу, доказать свою правоту?
— На большой крови, делаются большие деньги. А мы только маленькие винтики в этом огромном механизме чьей-то грязной политической игры. — Произнес Алексей.
— Но у нас есть своя гордость, своя независимость, которую нужно признавать. Мы маленький народ. Все устали от того произвола, что твориться здесь. Спроси любого, все равно кого, чеченца, осетина, русского, таджика: «Хочешь ли ты умереть, точно так же как, твой друг умер сегодня у тебя на глазах? Ты хочешь мстить за его смерть, но завтра отомстят тебе, а? Ложиться спать и думать, что может быть, спишь в последний раз?». Для всех наций война это трагедия. Это я говорю как историк. Что вам, русским и нам, чеченцам делить? Разве нельзя русскому жить в Чечне, а чеченцу в России? Или надо ткнуть пальцем и сказать: «Ты живешь на моей земле, потому что она принадлежит России». Разве десять, двадцать, сорок лет назад у кого-то возникал вопрос, на чьей земле мы живем? Наверно, главное все-таки «как» жить? А где, может выбирать каждый из нас?
Тагир смотрел на Алексея.
— Я не знаю ответов на твои вопросы, — качая головой, ответил тот.
— Я Алексей сам не знаю, ответов на свои вопросы.
— Скажи, почему ты дал мне убить этого боевика. Если они сами по себе. И как они, это позволили?
— Я повторюсь, этот боевик был наемником. Свои стрелять не стали бы. Я сразу его заподозрил.
— Ты гарантируешь, что ваши меня не тронут.
— Они отдали тебя мне, я тебя отпускаю. Я так решил. Что с тобой будет дальше мне не интересно. Я вернул долг. Все иди.
— Прощай Тагир, — Алексей развернулся и двинулся к выходу.
— Прощай «призрак», и храни тебя Аллах.
Алексей вновь прошел темным коридором и вышел на залитое солнцем крыльцо. Зажмурившись, он приложил руку к глазам, наподобие козырька, и посмотрел на сарай, где томился связанный пацан.
— И тебя храни, — произнес Алексей, спрыгивая с крыльца, сам не зная, кому это больше адресовано.
— Иди прямо, потом повернешь налево, — услышал он голос.
Обернувшись, Алексей увидел боевика, который выносил тело от Тагира. Тот сидел в тени на лавочке, закинув одну ногу на нее и срезая тонкие ломтики с яблока ножом, отправлял их в рот.
Алексей медленно «выстрелил» в него из воображаемого пистолета и сдул дым со ствола. Прищурился. Лицо боевика перекосилось от злобы, он перестал жевать. В следующее мгновение, боевик метнул в Алексея нож. Тот уклонился, и перо вошло в стойку, которая поддерживала козырек у крыльца.
— Ловкий, пес, — процедил чеченец сквозь зубы.