Месть Ледовой Гончей

– Шаманы не помогут. Никто не хочет рисковать. Тебе дадут дальнобой, четыре заряда к нему, спальный мешок, канистру энгу и брикет вяленого мяса. А дальше… Как получится.

Шон издал какой-то непонятный горловой звук, дернулся и обернулся.

– Вы… Вы…

– Я не хотел тебе говорить, – безразлично повторил я, чувствуя ненависть и отчаяние Шона. – Но у тебя нет выбора. Буран сказал, что может тебя прикончить. Его многие поддержали. Мертвец решил, что ты сам это сделаешь.

Моряк молчал. Я даже испугался, что ошибся. Что тварь вновь выбралась из убежища и теперь в глазах Шона опять крутятся зрачки-щупальца.

В глазах несчастного блеснули слезы, и мне стало больно от взгляда истерзанного чудовищем парня.

– Уйди, – жалобно попросил Шон.

И тут тьма вновь накатила на него. Лицо потемнело, заострилось. Губы приподнялись, обнажая звериный оскал. В левом глазу зрачок поплыл. Шон плюхнулся на топчан, но через миг вновь приподнялся, мотнул головой, не сводя с меня смертельно обиженного взгляда. Клякса в его глазах дернулась, смешиваясь. Замерла на пару мгновений неуверенно – и вновь распустила щупальца. В уголку глаза появилась первая капля крови.

Я попятился, не в силах выдержать боли моряка. Затея перестала казаться мне верной. Я стал чудовищем в глазах Шона, сделал таковыми всех тех, с кем он ходил на «Звездочке» не один год. Для чего?

Но второй глаз держался. За те дни, что я наблюдал за приходами твари, это случалось не так. Просто накатывала изнутри темная волна, и Шон уходил. Но сейчас пират зажмурился, что-то проскулил. По его телу пробежала судорога. Другая.

Пират жалко всхлипнул, обмяк и отвернулся от меня. Я похолодел от ужаса и понимания собственной глупости.

– Нет, Шон! Стой! Я пошутил! Я пошутил, Шон, – затараторил я, сжимая в руках грязную тряпку. – Прости, Шон. Я пошутил!

Душа пирата растворялась в небытии. Он протяжно вздохнул, словно сдерживая рыдание.

– Да стой же! – взвыл я в отчаянии. – Стой, дура-а-а-ак!

Мне самому захотелось плакать. Потому что последняя связь, последние следы его присутствия таяли в провонявшем воздухе каюты. Из-за того, что кто-то посчитал себя умным. Кто-то посчитал, что волен говорить такие вещи.

Из-за того, что кому-то захотелось побыть героем.

Что я наделал?!

Из груди рванулось отчаянное рыдание:

– Пожалуйста, не надо. Не надо! Ну почему… Шон! Шон!

Я дернул Шона на себя и уставился в два зрачка-щупальца. Уста пирата сложились в сардонической улыбке. Моя нижняя губа задрожала, рыдания рванулись из груди.

Поздно.

– Что теперь будет… – провыл я. – Что же я наделал…

Добравшись до ближайшего табурета, я плюхнулся на жесткое сиденье и закрыл лицо руками, не веря в то, что только что сделал. Мое желание разбудить в нем злость, ярость, стремление сражаться – оказалось невероятной глупостью. И, проклятье, ведь это было совершенно логично! Если бы мне хватило ума хотя бы посоветоваться с кем-то…

– Шон… Ну пожалуйста, – проскулил я. – Я не хотел.

Пират смотрел на меня с омерзительной улыбкой, и кровь сочилась из его глаз. В этой твари больше не было нашего трусишки Шона.

– Сволочь. Скотина! Уйди прочь! Уйди из него! – заорал я, вскочив и подбежав к несчастному. – Выйди из него!

Я тряс Шона, я молотил его по щекам, желая только одного – проснуться. Проснуться опять этой ночью, с этой замечательной идеей, и отвесить самому себе пощечину. Выбить идиотскую мысль из глупой головы.

Да только было поздно.

Я до сих пор вспоминаю о том дне со слезами. Наверное, у каждого в жизни есть вещи, за которые стыдно. Иногда это досадные мелочи вроде первой оплошности с женщиной, или какое-то слово, случайно оброненное и отвернувшее от тебя друга. Может быть, это просто совершенная тобой глупость, которую ты осознал лишь спустя годы. Мелочи, незначительные раны на душе.

От них не хочется убить самого себя за содеянное. Да, тебе кажется, что ты совсем не тот хороший парень, каковым всегда себя считал. Мало того, никто из тех, кто когда-либо был рядом, не держал тебя за хорошего парня. Но это прошлое. Это можно пережить.

А то, что сделал я…

Хотелось вырвать язык из своего поганого рта, выбить из головы свои «умные» мысли.

Даже сейчас мне хочется так поступить. Ведь то, что я сотворил с Шоном, было ужасно.

Тогда на мои сумасшедшие крики в каюте появились Крюкомет и Кван. Они оттащили меня от Шона, безмолвно скалящего кровавые зубы. Демон булькал, хрюкал и тяжело дышал, шаря плавающим взглядом по людям. По каюте распространялась едкая вонь, а два моряка с трудом удерживали взбесившегося юнгу.

Я рвался к нему как умалишенный. Я видел, как кружатся в зловещем танце его мертвые зрачки, и молил Шона о прощении. Но того больше не было в каюте. Он ушел, оставив вместо себя безразличную тварь.

Помню, док тряс меня, спрашивал о том, что случилось. Помню, как кто-то оттащил в пьяное место, и воняющий перегаром Половой залил мне в горло горькое пойло, от которого из груди украли дыхание, а из глаз хлынул такой поток слез, что даже Мертвец встревожился.

Они что-то спрашивали. А я плакал, вспоминая последние слова Шона.

«Уйди».