Месть мертвеца

Не раздавалось ни звука: ни шума машин, ни голосов людей или птиц. Через окно над головой я видела голые ветви дуба, застывшие в неподвижном безветренном воздухе.

Я приложила руку к стеклу. Оно стало теплее. Плохо. Я не сомневалась, что надо ждать льда.

— Ты ходил на рыбалку? — спросила я Толливера, сперва слегка шевельнувшись, чтобы дать знать, что я проснулась.

— Не знаю, положено ли рыбачить зимой, — ответил он.

Его не воспитывали на природе — никакой охоты или рыбалки для Толливера. Его папа больше интересовался тем, как помогать крутым парням избегать сетей закона, а потом — как балдеть от наркотиков с теми же самыми парнями. Это занимало его больше, чем брать сыновей в лес, чтобы вместе проводить время, укрепляя тем самым семейные узы. Толливеру и его брату Марку приходилось овладевать другими навыками, чтобы самоутвердиться в школе.

— Хорошо, потому что я понятия не имею, как чистить рыбу, — бросила я.

Толливер скатился с кровати и сел на краешек моей.

— Как рука?

— Хорошо. — Я слегка шевельнула ею. — И с головой тоже куда лучше.

Я пододвинулась, чтобы дать ему место, и он вытянулся рядом со мной.

— Пока ты спала, я проверил сообщения на телефоне в нашей квартире.

— Угу.

— Есть несколько сообщений. Включая одно насчет работы в Восточной Пенсильвании.

— Как долго туда добираться отсюда?

— Этого я пока не выяснял, но, полагаю, около семи часов.

— Неплохо. Что за работа?

— Надо «читать» на кладбище. Родители хотят убедиться, что их дочь не убили. Коронер сказал, что она умерла в результате несчастного случая. Девочка поскользнулась, проехала по нескольким ступенькам и упала. Родители слышали от каких-то ее друзей, что бойфренд девочки ударил ее по голове пивной бутылкой. Эти друзья слишком боялись молодого человека, чтобы рассказать о случившемся копам.

— Глупо, — заметила я.

Но мы все время встречались с глупыми людьми, с людьми, которые как будто не видели, что тщательно разработанные планы никогда не срабатывают, что честность — обычно лучшая политика. Большинство людей, предположительно умерших в результате несчастного случая, и в самом деле так умерли. Если бойфренд так запугал группу молодых людей, что те боялись говорить о нем, имелся хороший шанс, что «падение» девочки являлось исключением.

— Может, мы уберемся отсюда вовремя, чтобы взяться за это дело, — сказала я. — Они упоминали о каких-то временных рамках?

— Парень собирается покинуть город. Он вступил в армию, — ответил Толливер. — Они хотят знать, виновен ли он, прежде чем тот отправится на базу.

— Они ведь понимают… Я не могу сказать им, виновен ли он. Я могу сказать, ударили девочку по голове или нет, но не смогу узнать, кто это сделал.

— Я коротко переговорил с родителями. Они считают, что если ее ударили по голове, то это сделал именно подозреваемый. И не хотят, чтобы он покинул город, прежде чем у них появится шанс снова его допросить. Я сказал, что мы дадим им определенный ответ в течение сорока восьми часов.

Я не говорю людям сразу «да» или «нет», но приходится поддерживать хорошие отношения с законом до тех пор, пока его требования не становятся чрезмерными. Мои показания все равно бесполезны в суде. Поэтому так утомительно, когда закон препятствует мне покинуть город. Они даже не верят в меня, но как будто не могут меня отпустить.

— Куда ни кинь, всюду клин, — пробормотала я.

Я помнила, что так говорила моя бабушка. Это было одним из немногих воспоминаний о ней, которые у меня сохранились. Я вспоминала ее с детской любовью, хотя она не была одной из тех милых аппетитных бабушек, которых показывают в телерекламах. Она никогда не пекла печенье, не вязала свитеров, и, поскольку мудрость ее была ограничена, в вышеупомянутой поговорке заключалась почти вся глубина ее ума.

Она полностью исчезла из нашей жизни, когда моя мать стала вымогать у нее деньги из-за пристрастия к наркотикам. Конечно, избегая вечно нуждающейся и нечестной дочери, она потеряла контакт и с нами. Но может быть, ей нелегко далось такое решение.

— Ты когда-нибудь получаешь вести от своей бабушки? — спросила я Толливера.

Он не знал хода моих мыслей, но вопрос его не удивил.

— Да, время от времени она звонит. Я пытаюсь разговаривать с ней хоть раз в месяц.

— Она мать твоего отца, так?

— Да, родители моей матери умерли. Мама была у них самой младшей, поэтому они были довольно старыми, когда она умерла. Отец сказал: «Я просто отобрал у них жизнь». Они оба скончались лет через пять после смерти моей матери.

— У нас немного родственников.

Семья Макгроу-Коттон казалась очень дружной. Паркер любил мать, хотя она снова вышла замуж. Она оставалась верной ему, вместо того чтобы расхаживать по всем загородным клубам для избранных, с ее-то деньгами. Твайла сказала, что взрослые дети Арчи Коттона не возражали против его женитьбы.

— Не-а, — ответил Толливер. — У нас хватает родни.

Здоровой рукой я похлопала его по плечу.

— Чертовски верно, — сказала я с чрезмерно искренней радостью, и брат коротко рассмеялся.

— Послушай, нам надо пораньше отправиться в город.

— Зачем?