Месть Монтесумы

Однако бармен, прекрасно подготовленный к подобным инцидентам, поднял длинноствольный револьвер, который держал уже давно, и приказал ему убираться. Пабло с отвращением отшвырнул бутылочное горлышко – ничуть не унизительно отказаться от боя с обладателем пистолета – и вышел. Его друзья двинулись следом, прикрывая отступление градом отборнейших ругательств, в мельчайших подробностях описывающих бурную половую жизнь родственниц бармена. На улице Тони запнулся о какую-то кочку и ухватился за Пабло, неколебимого, как скала. Банту поступил точно так же, ведь теперь они братья. Так они и шли в обнимку, высматривая, где бы еще выпить. Вошли в «Sal Parado si Puedes», распевая «Гвадалахару», чтобы показать, что настроены по-революционному, а здешний владелец оказался то ли более терпимым, то ли разделял их политические симпатии, потому что их усадили за столик и принесли непочатую бутылку крепкого мескаля – настоящего, с червячком из авокадо на донышке, в качестве паспорта подлинности. Выпивка оказалась хорошей, да и червячок наверняка придавал ей особый смак, потом кто-то сказал, что в больших бутылках большие червяки, а в маленьких – поменьше. Остальные этого изумительного факта ни разу не замечали, поэтому послали за бутылками разных размеров, и действительно, в самой махонькой бутылочке, всего на одну порцию, червячок был не длинней ноготка на детском мизинчике. Раз уж бутылки принесли, Тони настоял, что снова заплатит, к ним подключились двое новых друзей; конечно же, содержимое бутылок надо прикончить. Примерно в это же время Тони начал смутно сознавать, что действительность перескакивает, как порванный и склеенный фильм. Крайне забавно. Попытался растолковать это банту, но время вдруг снова перескочило, и сидевший рядом уже мирно спал, положив голову на стол.

Прошло некое неизмеримое время, и они оказались в другом баре, хотя Тони не помнил дороги туда. Именно во время этого таинственного перемещения исчез Пабло, равно как и банту, наверняка оставшийся спать за последним столом. Однако уже появились новые друзья, было с кем разделить новую бутылку, и, когда у Тони возникли проблемы с розливом из нее, они прямо-таки горели желанием помочь. К тому времени он уже открыл, что сон на столе – отличная идея, и воспользовался ею, время от времени пробуждаясь, чтобы послушать дружескую беседу и снова проваливаясь в забытье.

Проснувшись в очередной раз, он был вынужден смахнуть разгуливающих по лицу мух, разбуженных низкими лучами восходящего солнца, вливающимися в распахнутую дверь. Приподняв веки, он тотчас же зажмурился, потому что свет раскаленной иглой пронзил глаза и вошел прямо в мозг. Сон боролся с дискомфортом, и дискомфорт победил. Тони залежал одну руку до онемения, а под ложечкой разливалась тупая боль. С немалым усилием ему удалось перевернуться и вытащить морраль, впивавшийся в бок. Но мухи и солнце вели себя чрезвычайно назойливо, и через некоторое время, испустив слабый стон, Тони открыл глаза в попытке понять, где находится. На полу. В баре. Один. Увидев, что он проснулся, хозяин заведения, прихлебывавший кофе за стойкой, пожелал Тони доброго утра. Тот смог выдавить в ответ лишь хриплый стон.

Чувствовал он себя хуже некуда. У сна свои физиологические законы – машинерия тела бездействует, а внутренние химические реакции происходят на пониженных оборотах. Теперь же, после пробуждения, тело начало посылать сигналы бедствия. Игла боли, через глаз вошедшая в мозг, оставалась на месте и даже язвила все сильнее, и в то же самое время – у него еще ни разу не было двойной мигрени – при попытке повернуть голову ее сжало, будто в тисках. Вдобавок к этой пытке внутренности раздирала мука, приходившая и уходившая с некоторой регулярностью. Не говоря уж о тошноте, всеохватной, сотрясающей мир тошноте, равной которой Тони еще не знал. С губ сорвался новый протестующий стон, полный чувства, продравшись сквозь пересушенное горло.

– Воды… – произнес Тони хриплым шепотом, и хозяин бара с пониманием кивнул.

– Вот, большой стакан, выпейте все.

Исхитрившись сесть, Тони взял запотевший стакан, но рука так тряслась, что вода начала расплескиваться, и ему пришлось крепко ухватиться за стакан обеими руками, чтобы сотрясения рук взаимно компенсировались. Усилие исчерпало всю энергию, имевшуюся в его распоряжении, и Тони привалился к стене, оставив стакан на полу рядом с собой, пытаясь составить связную мысль в парализованных алкоголем извилинах. Память неохотно возвращалась. «Хилтон», да, все началось там с этих чертовых крепленых кокосов, переполненных ромом. Покидая отель, он уже был на взводе, и последующее произошло вполне естественно. Испокон веку говорят, что индейцам пить не следует. Обычно он и не пил со времен армии, где алкогольное отупение вытесняло отчаяние. Он повел себя ужасно глупо, но, по крайней мере, все позади, и можно вернуться к воплощению плана, став слабей, бедней, но мудрей. Кстати, насколько именно бедней? Тони дрожащими пальцами обшарил карманы.