Месть Мориарти

Высыпавшие на сцену девушки готовились начать канкан. «Похоже, парижские кабаре мало чем отличаются одно от другого», — подумал Мориарти.

— То, что я хочу сказать, предназначено только для ваших ушей.

Гризомбр указал пальцем на обоих своих телохранителей.

— Каково бы свойства ни было ваше предложение, его можно обсуждать в их присутствии.

Мориарти пожал плечами.

— Извините. Дело слишком большое, и деньги в нем замешаны большие.

Гризомбр задумался. Мориарти, успевший неплохо изучить бывшего союзника, знал, что первостепенный фактор в этих размышлениях именно деньги.

— Ладно, — кивнул наконец француз. — Наверху есть комната, поднимемся туда.

Он повернулся и шепнул что-то тому из телохранителей, который провожал пару бизнесменов. Тот молча кивнул и удалился, не проявив ни малейшего интереса к лихо скачущим на сцене девицам.

— Они вам нравятся, мсье Морнингдейл? — с тусклой улыбкой поинтересовался Гризомбр.

— Умеренно, мсье Гризомбр. На мой вкус, этот танец излишне откровенен.

— Вы приехали издалека. Если желаете, я мог бы познакомить вас с девушкой, которая, по-моему, пришлась бы вам по вкусу. Это мулатка, прожившая большую часть детства в Париже. Она умеет держать язык за зубами и… как это сказать… всегда не против.

Менее всего Мориарти хотел бы связываться сейчас с женщиной, тем более в маскировке, сохранить которую в спальне невозможно.

— Вынужден отказаться. Видите ли, сейчас у меня на уме лишь одна леди, причем, очень высокого происхождения.

— Как хотите. — Француз пожал плечами. — Раз уж вы такой разборчивый…

— Ее имя, — продолжал Мориарти, — Мадонна Лиза, она жена Заноби дель Джоконда.

Брови у Гризомбра подпрыгнули на лоб:

— Вот как… Полагаю, вы правы. Поговорим приватно.

Угадать настоящее предназначение комнаты, в которую они поднялись, было нетрудно. Большую ее часть занимала широкая железная кровать; кроме нее здесь имелся резной туалетный столик и множество зеркал, включая одно на потолке. Гризомбр и Джарвис Морнингдейл расположились в креслах орехового дерева с чудесными гнутыми ножками и подлокотниками, обшитыми красной и золотой парчой.

Телохранители ушли, оставив бутылку бренди и два стакана, но скорее всего были где-то поблизости, возможно, прямо за дверью. В подобной ситуации он и сам поступил бы так же.

— Расскажите мне о Мадонне Лизе, — с притворным интересом попросил француз. Уголки рта поползли вверх, но глаза остались пустыми — глазами застывшей в студне овцы.

— Рассказывать особенно нечего. Мсье Гризомбр, я задам вам вопрос. Абстрактный вопрос. Если бы вы хотели приобрести что-то так, чтобы хозяева не поняли, что они чего-то лишились, что бы вы сделали?

— Полагаю, самый распространенный способ — взять, оставив вместо подлинника копию. Говорят, такое делается довольно часто. Например, с украшениями. Но вы ведь говорите о картине. Вещи огромной ценности и немалого возраста.

— Картина висит в музее Лувра. В Салоне Карре. Буду откровенен, я подумывал о том, чтобы проделать этот трюк самому. Навел справки, изучил подходы, но — увы! — здесь требуются опыт и определенные навыки. Навыки, например, хорошего вора. Скажите, трудно ли украсть такую картину?

Гризомбр коротко рассмеялся.

— Украсть было бы легко. Если я правильно помню, картина небольшая, а в Лувре до сих пор не научились беречь свои сокровища. Да и с чего бы им учиться? Кому придет в голову красть такие работы? Их ведь невозможно продать.

— Если кража не будет раскрыта, картину можно было бы продать мне.

Добрую минуту Гризомбр молчал.

— И сколько вы готовы заплатить за нее? Сколько она стоит, мсье Морнингдейл?

— Эту картину называют бесценной, но, как известно, все на Земле поддается оценке. Один мой родственник — он уже умер — неплохо разбирался в математике и по моей просьбе рассчитал цену Джоконды. Хочу отметить, что с тех пор прошло несколько лет. Известно, что Франциск I купил картину у Леонардо за четыре тысячи золотых флоринов.

— Мне знакома эта история. — Словно почуяв запах денег, Гризомбр подался вперед.

— Если принять эту сумму за первоначальное вложение, сделанное в начале 1500-х, и посчитать рост при трех процентах годовых, то получится, что к нашему времени цена ее должна приблизиться к девятистам миллионам долларов. Или одиннадцати миллионам фунтов стерлингов.

— И сколько же это во франках?

— Франки меня не интересуют. Только доллары и фунты стерлингов. Буду откровенен, сэр, я не очень-то верю в национальные валюты.

Гризомбр удивленно шевельнул бровью.

— Вот как?