Я оставил в магазине пятьсот целковых, зато вышел оттуда совсем другим человеком, приоткрывшим мир в новую реальность, впустив через щель оттуда в промозглый Чикагинск блеск и лоск буржуазии старых порядков. Теперь я щеголял в новом кооперативном темно-синем, в полоску, костюме с двубортным пиджаком, бордовым галстуком и новой фетровой шляпе.
Закинув сверток с со старой одеждой в багажник лимузина, я опустил брезентовый верх, и бросив шляпу на соседнее сиденье, попыхивая огромной сигарой «Москва», устроился за рулем. Если в прошлый раз ЗИС кочевряжился, то теперь завелся с пол-оборота. Видимо, сейчас карета перестала стесняться своего нового владельца.
Я не знаю, где в своей поганой жизни я умудрился свернуть не туда, нечаянно сотворив что-то хорошее. Настолько хорошее, что судьба наградила меня такой роскошной телегой. Но все это, определенно — не спроста. Неугомонная интуиция уже не шептала, а просто вопила, разрывая череп своим визгливым голосом, предупреждая, что моей роскошной жизни скоро придет конец. Я никогда и не претендовал на вечное бытие, прекрасно осознавая, что не за горами тот день, который окажется короче всех остальных дней, что я посещал ранее.
Ресторан «Малахит» находился на первом этаже одноименной гостиницы, расположенной в монументальной высотке в ампирном стиле. Когда я подъезжал, вечные сумерки Чикагинского дня уже сдались под натиском ночной черноты, прятавшей убогость городских улиц во мраке. Огни ламп на вывеске устроили бесконечный хоровод, обреченно бегая по кругу. Мощные прожекторы по углам здания подперли лучами мерцающее холодным светом звезд небо, поддерживая его, не давая рухнуть на земную твердь и, подобно гигантскому утюгу, разгладить Чикагинск, плескающийся в разврате и пьянстве, как избалованный ребенок в ванной, заполненной пеной.
Сунув в руку швейцара зеленую трешку, я направился сразу к напыщенному метрдотелю, скучающему за тумбой. Облаченный в белый фрак и черную рубашку, он напоминал пингвина, которого вывернули наизнанку.
— У вас заказано? — томно поинтересовался мужчина, открывая папку цвета хорошего коньяка, лежащую на стойке.
Вместо ответа я продемонстрировал удостоверение частного детектива. Серп и молот весьма символично скрестились на корочке, поставив крест на моих мечтах и беззаботной жизни. Метрдотель, скользнув глазами по документу, моментально потерял всяческий интерес ко мне и вновь одел скучающее лицо так быстро, как меняет наряды артист-трансформатор.
— Не припомнишь, два дня назад была эффектная блондинка? — спросил я.
Пингвин хрюкнул, усмехнувшись.
— Разве их всех упомнишь? — произнес он, кивнув в сторону зала.
Я обернулся. Занят был каждый столик. Портреты многих гостей я регулярно видел в «Правде», «Известиях», «Труде» и других газетах. Первый секретарь обкома, директор Чикагинского Труболитейного, начальник городского управления милиции. Этих я узнал сразу. Были и другие — те, чьи физиономии встречались, но память скрывали их имена и регалии. Сливки общества предавались обжорству, пьянству… и всему остальному, чему так хочется предаться, но не всегда есть финансовая возможность. В зале фешенебельного ресторана встречались и лица, но в меньшинстве. Преобладали напыщенные рожи, хари и ряхи, надутые мыльными пузырями самомнения.
Сопровождали видных товарищей в ночном культпоходе отнюдь не жены, а молодые девушки. И вовсе не того типа, чьими фотокарточками украшают обложки «Сельской жизни» или «Работницы». Сплошь — эффектные блондинки, обжигающие холодом своей красоты.
— Та, скорее всего, была одна, — добавил я. — И платила за себя сама.
Работник общепита задумался, уставившись в потолок, сощурив левый глаз.
— Да, возможно, припоминаю… — неохотно согласился мужчина.
— И?
— Что — «и», гражданин детектив? — пожал развел руками метрдотель. — Вы — не милиция, у меня нет обязанности помогать вам. Только на добровольной основе. А на добрую волю, как говорится, костюм не пошьешь…
Кажется, я понял, что он имел в виду. Не дурак. Дурак бы не понял. Я положил ладонь на папку, а, когда убрал ее, на стойке зеленела трешка. Не нужно быть гениальным сыщиком, чтобы догадаться, как она там оказалась.
Пингвин, презрительно поджав губы, издал едкий смешок. Эх, нужно было у покойницы еще на расходы попросить, прежде чем ее кончили. Что за дебильная привычка — умирать, не расплатившись по счетам? Я крайне неохотно расстался с полтинником. Новая купюра мгновенно развязала язык собеседнику.
— Была, — сразу вспомнил он. — Дочь генерала Кашнира. Заняла столик в нише, заказывала салат «Греческий», торт «Наполеон» и три бутылки «Советского».
— Одна была?
— Одна, — подтвердил мужчина. — Совершенно точно — одна.
— С кем общалась?
— Вообще ни с кем. Пытался один шары подкатить, да она его отшила. Сразу, молча, шампанского в морду из бокала плеснула.
— А из персонала?
— Из персонала? Только со мной и с официантом.
— Как бы мне с тем официантом перетереть?