Месть невидимки

Из записей Джилл Бери

«Я, пожалуй, была первой из подбежавших к упавшему на асфальт парню… Брызги крови… Вытекший глаз… Окровавленная кость голени, торчавшая из проткнутой ею штанины брюк… Расколовшаяся надвое голова…

Не помня себя, я кричала. И на мой истошный вопль сбегались люди… Меня увел оттуда Том. Увел не то слово. Он вынес меня из толпы собравшихся зевак. Он шептал мне в ухо, что нам здесь быть нельзя. Начнут допрашивать как свидетелей. И, естественно, возникнет вопрос: как и почему я, гражданка США, оказалась во дворе дома, в котором (о чем знают все бакинцы) живут семьи работников КГБ?

Я его не слышала. Меня охватило безумие. Видеть погибшего на твоих глазах человека — не приведи, Господи!..

Успокаивающих меня Майкла и Маккормака я ненавидела. Это они задумали дурацкую операцию возмездия. И вот на тебе! Смерть невинного юноши. Я не могла смотреть в сторону Майкла. И еще чертов цэрэушник Том! Ведь он мог предотвратить…

* * *

Мне стыдно. Я прячу глаза. И то и дело прошу у каждого из них извинения за вчерашний срыв. Я была вне себя. Не помню, что конкретно, но каждому из них я наговорила кучу гадостей. Особенно досталось Майклу. Он, как мне казалось, со сладострастным плотоядием упивался бумагами, которые мы для него добыли… Мои более чем резкие наскоки и оскорбления в свой адрес они сносили удивительно стойко. Отнеслись ко мне, как к ребенку, закатившему истерику. Я это понимала и это меня злило еще больше… Потом позволила Тому увести себя в комнату. Потом пришел Маккормак со шприцем, наполненным каким-то раствором… И вскоре я уснула…

Открытое по факту гибели уголовное дело закрыли на следующий же день. Ферти принес добытые нашим путем показания тех прапорщиков и самого Худиева… Первые утверждали, что Фархада Худиева они обнаружили в притоне наркоманов и он, дескать, просил их достать для него дозу, чтобы уколоться. У него, по их единодушному мнению, начиналась „ломка“. Второй, то есть главный свидетель происшедшего, отец покойного, прямо написал: „Я не подозревал, что мой сын наркоман и что он находился в невменяемом состоянии…“ Я презирала, я с гадливым отвращением думала о полковнике Худиеве и его лизоблюдах-прапорщиках, которые силой привели мальчика домой. Мальчика, чью жизнь сделал невыносимой его собственный отец…»

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Букет Иуды

На извинения Джилл он отреагировал подчеркнуто сухо. Вежливым кивком головы. Устроенная ею сцена больно ранила его и продолжала саднить. Караев-врач понимал: все брошенное ему в лицо шло от шока. От элементарного припадка истерии. Но Караева-человека такое объяснение не могло успокоить. Сермяжная правда все-таки была в ее упреках.