Месть Осени

Вокруг Миланы лежали куклы, раскраски, карандаши и бело-розовые платья в духе Барби. На единственном свободном от игрушек пятачке, подогнув под себя одну ногу, сидела Фрося и сосредоточенно с кем-то переписывалась – на коленях у нее лежал такой же, как у дочери, планшет.

Я рассматривала комнату, в которой все было абсолютно белым – от занавесок на окнах до кожаного дивана, и невольно спрашивала себя, что из этого купил Антон. И почему меня это волнует.

– Сорри, сегодня просто шквал вопросов, – на секунду оторвавшись от планшета, сообщила Фрося. – Юля хочет открыть второй филиал на юге. Ищем инвестора.

– Не знала, что вы дружите, – осторожно отозвалась я.

– Не дружим. Работаем.

– Ма! – взвизгнула Милана, зажав пальчиком нарисованную свинку. – Хлю!

– Хорошо, Милаша.

Я попыталась принять непринужденную позу. Закинула ногу на ногу, но, посидев так с полминуты, поставила обе ноги на пол. Модный диван был ужасно низким, и пятой точкой я все равно что проваливалась в колодец.

Пора переходить к делу.

– Моя сила вернулась, – начала я.

Фрося бросила на меня цепкий взгляд поверх планшета.

– Теперь Антон должен снова тебе служить?

– Почему?

Фрося изящно пожала одним плечиком.

– Он же был слугой Зимней Девы.

Пальцы на автомате нашли бахрому сумки и принялись перебирать потертые кожаные ленточки. Как я сама об этом не подумала?

– Он не будет мне служить, – ровно сказала я.

– Ма! – Милана подползла к Фросе и пихнула свой планшет ей в живот. – Хлю!

– Да, Милаша, – отозвалась Фрося, но планшет проигнорировала. – Почему ты думаешь, что не будет?

Я снова закинула ногу на ногу и чуть не завалилась на бок. Да черт бы побрал этот диван…

Действительно – почему? Хельге он служил ради заморозки. Да и мне собирался… Пока я не отказалась от силы.

– Ма! Мамамама! – возмущенно заверещала Милана.

Фрося на секунду прикрыла глаза. Длинные ресницы мазнули по округлым щекам.

– А ему еще нужна заморозка? – осторожно спросила я, вспомнив о внезапном решении Антона пойти на кулинарные курсы. Как там было? «Отказаться от насилия»?

Милана запищала, как птичка на моем звонке – и на той же громкости. Притихшее было похмелье растеклось ноющей болью у самого лба, и я еле сдержалась, чтобы не сдавить пальцами виски.

– Я бы сама от заморозки не отказалась, – пробормотала Фрося и, прихватив с прикроватного столика тонкую пачку сигарет, поднялась. – Хочешь?

Я покачала головой.

– Если не буду курить, то засну. – Фрося открыла окно, и в комнату скользнул нагретый солнцем воздух с запахом сухих листьев. – Раньше не было так сложно. Дети не мешали особо: появлялись без боли, спали большую часть времени…

«А еще не росли», – мысленно добавила я, вспомнив, что всех своих детей Фрося отдавала в детдом. Но вслух сказала совсем другое:

– Как ты отказалась от силы?

Фрося выпустила в окно облачко дыма. По ногам тянуло, но я не стала просить ее закрыть окно: может, свежий воздух хоть немного уймет головную боль.

– Так же, как твоя предшественница передала силу тебе.

– И все?

Экран планшета завис, и Милана обиженно заревела. Звонкий голосок быстро набрал высоту, словно к нам приближалась сирена.

– Хлю! Хлю!

Фрося продолжала курить в окно.

– Может, перезапустить ей игру? – нерешительно предложила я.

– Как хочешь.

Привстав, я осторожно вынула из пухлых ручек Миланы планшет, нажала на кнопку позади экрана. Но игра уже не интересовала девочку.

– Хлююююююю! – Милана откинулась на спину, раскинув ручки и ножки, и принялась колотить ими по кровати.

– Милана!

– Хлю! Хлю!

Фрося резко обернулась, и я вдруг отчетливо увидела: вся сила Весенней Девы, легкость, грация, внутреннее свечение – все, что делало ее воплощенной жизнью и красотой, ушло. Передо мной стояла уставшая, невыспавшаяся женщина с пожелтевшими от табака пальцами, с накладными ресницами и осунувшимся лицом. И все, чего она хотела, – покоя. Покоя и одиночества.

Затушив сигарету о дно белоснежного блюдца, Фрося вышла в коридор.

– Пойдем, Вера, – позвала она. – Она не успокоится.

Милана продолжала надрываться.

– Но она же…

– Я сказала, пошли!

За два года на кухне у Фроси изменилось немногое: вокруг стола стояли те же табуретки, вдоль стены тянулась та же старая советская стенка, даже те же бутылочки грудились у мойки. Только ребенок был другой.

– М-м-м… Она там нормально? – нерешительно спросила я, садясь напротив Фроси.

Из комнаты доносился отчаянный вой.

– Нормально.

– Но она…

– Это мой восьмой ребенок, – отрезала Фрося, откинув косы за спину. – Больше поплачет – меньше пописает. Успокойся.

Вой не смолкал. Фрося положила руки с аккуратными розовыми ногтями на стол.

– Антон настоял, чтобы я оставила ее, – ровно произнесла она. – Заявился на третий день после рождения, сказал, что девочку надо похоронить. А я как раз кормила Милану. Надо было видеть его лицо… Он, оказывается, думал, что ребенок умрет, и поэтому не приходил. А потом уговорил меня дать ему подержать ее…