Месть Осени

В голове возникла фотка, которую Ваня прислал год назад: высокий широкоплечий мужчина в кожаной куртке во дворе многоэтажки сидит на качелях и с величайшей осторожностью держит на руках румяную девочку в белом вязаном чепчике. То, с какой нежностью Антон смотрел на дочь, завораживало. Независимо от того, что случилось после этого снимка… Наверное, я хотела бы увидеть этот взгляд еще раз.

– Держите свечу. – Аскольд сунул мне в ослабевшие пальцы черную свечу и заставил их сомкнуть. – Сейчас вам может показаться, что часть вас отделилась и ушла. Постарайтесь отпустить с ней только плохое. Ничего из того, что вам дорого. Ясно?

Мне ничего не было ясно, но я снова моргнула.

– Закройте глаза.

Я закрыла. Он что-то зашептал и, поднявшись, обошел меня со спины. Возникло знакомое ощущение упругого тепла. Я рискнула глубоко вдохнуть. И еще раз. Что-то оторвалось от меня, растворяясь в морозном воздухе. В какой-то момент я подумала, что это и есть моя душа и она улетит, как воздушный шарик, и будет парить среди пушистых белых облаков…

– Не то, – пробормотал Аскольд. – Вы не слушаете.

Да что б он понимал.

Свободной рукой я наугад сгребла холодную земляную стружку под пальцами. Скоро начнутся заморозки – зима, может, теперь и похожа на мертвое изваяние, но осень живее всех живых, и Дарина как пить дать устроит заморозки еще до начала ноября. Нужно скорее высаживать тысячелистники.

– О чем вы думаете?

– О тысячелистниках, – буркнула я.

– Не то. Подумайте о своей силе.

– Нет у меня никакой силы.

– Об этом мы еще потолкуем.

– Я сказала, нет у меня никакой силы! – Я с силой впечатала кулак в крапиву. Жалящая боль отрезвила. Я распахнула глаза: свечи догорали по краям могилы, из-за туч показался огрызок луны и осветил одинокий город с домиками-надгробиями. Аскольд, заметно прихрамывая без трости, обошел меня и посветил фонариком туда, куда приземлился мой кулак. Несколько остроконечных листьев крапивы покрывала корка льда.

Нет, нет, нет! Я быстро накрыла крапиву ладонью, чувствуя под кожей холодную гладкость, но было поздно. Он уже это видел. Мы оба видели.

Какое-то время Аскольд молчал, задумчиво потирая свою наполовину седую бородку.

– Голова не болит? – наконец спросил он.

Прислушавшись к себе, я осторожно покачала головой.

Он забрал у меня огарок и затушил его указательным пальцем.

– Вот и замечательно. Описание силы пришлете мне до полуночи завтрашнего дня.

Вера, полтора года назад

Снега не было всю зиму. Как и ветра, и дождя, и инея на остатках почерневших листьев. Только нечеловеческий холод, продержавшийся ровно три месяца.

Первое марта я ждала с надеждой и страхом. С надеждой – потому что все так устали от холода, что радовало любое движение к весне, даже календарное. Со страхом – потому что со дня на день Фрося должна была родить.

Я стояла в комнате Вани – сам Ваня, укрытый шерстяным покрывалом, лежал на раскладушке – и смотрела на застывшую за окном картинку. Неужели так теперь будет всегда? Разъяренная осень, невыносимо однообразная зима, весна, как глоток воздуха, и снова – мертвое лето?

– Ну что, проверила? – За спиной послышались мягкие перекатывающиеся шаги. – Ничего с ним, как видишь, не случилось.

Я неопределенно повела плечом. Возможно, Антон не заметил, но Ваня изменился. Дыхание его стало глубже и чаще, на щеках забрезжил румянец. В прошлый свой визит в начале зимы я заметила, как во сне у него пару раз дрогнул мизинец. Ваня постепенно оживал.

Антон встал рядом и тоже глянул в окно.

– Так будет всегда? – Я кивнула на неподвижные ветви за стеклом.

– Что ты имеешь в виду?

– Зима теперь всегда будет такой… странной?

– Без понятия.

– Но ты же столько лет был с Хельгой!