Месть Осени

Я не говорил ей, но после того, как поцеловала ту стриптизершу, Фрося действительно изменилась. Из нее как весь сок выпили, выкачали всю мякоть. Я помнил ее другой. Она манила – тонкой талией, кожей, будто бы светившейся изнутри, глазами удивительного аквамаринового цвета. Таким был Байкал, когда я приехал туда впервые на службу.

Все это исчезло. Когда Фрося позвонила мне через пару дней, голос ее был хриплый и низкий. Она сказала, что не справляется «с этим ужасным ребенком», и потребовала приехать.

В квартире только что дым не стоял – так было накурено. Фрося была в спортивном костюме, с нечесаными космами и смотрела на меня чуть ли не с ненавистью.

– Это ты виноват!

– Где Милана? – Я отодвинул ее, входя внутрь. – Ты пожар устроить хочешь? Совсем с ума сошла?

Милана лежала на кровати в спальне – в одних памперсах, опасно близко к краю – и тянула в потолок крошечные кулачки. Я подхватил ее, прижал к груди, чувствуя все разом: страх, тревогу, обиду за нее и такую огромную любовь, что меня аж разрывало. Маленькая моя. Котеночек.

Поддерживая ее под голову, я открыл окно.

– Давай-ка подышим. Мамаша твоя совсем уже… Фрося! – позвал я. – А ну иди сюда!

Квартира отозвалась безмолвием.

– Фрося, твою мать.

Я закутал Милану в легкое одеяло с кровати. Вышел в коридор.

– Ефросинья!

Она сидела на кухне перед чашкой с остывшим чаем и початой пачкой сигарет.

– Ты что творишь? Тоже мне мать!

Фрося окрысилась:

– Мать? Это ты мне говоришь? У меня восемь детей!

– И где они? Что ты за женщина такая?

– Я этих детей не хотела! – Пальцы ее дернулись к пачке, но сигарету так и не вытащили. – Ни одного. А теперь эта девочка… Она останется у меня. Она вырастет! Потому что я тебя послушала!

Лицо ее было помятым. Казалось, это кожа у нее помятая и сухая, вся в заломах и трещинах. Милана от ее голоса заревела. Я начал ходить по кухне, попутно открыв форточку и окно.

– Ну-ну-ну, Милаша. Ну-ка успокаивайся. Что это у нас тут? Смотри, какая птичка. – Я смутно понимал, что делаю. Никакой птички за окном не было.

– Она все время плачет, – убито пожаловалась Фрося. – Все время. И… И…

– Что?

Она все-таки взяла сигарету, закурила, скривив рот, и с отвращением выпалила:

– Она пахнет тобой!

Я прижал нос к лобику дочки. Она пахла детской присыпкой и молоком. Кстати, о молоке.

– Чем ты ее кормишь?

– Чем надо.

– Ясно.

Я зашагал в комнату. Ничего, доча. И без мамаши твоей справимся. Я дурак был, когда упрашивал ее оставить тебя. Надо было забрать и заботиться самому. Кто угодно будет лучше такой мамки…