Месть Осени

Я уложил Милану на кровать и начал искать вещи, чтобы одеть ее.

– Что ты делаешь? – Фрося стояла в дверях. Глаза опухшие, волосы патлами свисают вдоль лица.

– Я ее забираю.

– Куда? Она на грудном вскармливании.

– Значит, куплю смесь.

Милана снова заревела. Я открывал подряд все дверцы шкафа, но натыкался только на платья и белье. Да что ж такое!

– Оставь ее.

– Ты уж определись. Либо…

– Я сказала, оставь!

Когда я снова обернулся, Фрося сидела на корточках у кровати и всхлипывала, гладя Милану по голове.

– Я не знаю, что мне делать, – забормотала она. – У меня ничего не осталось. Я восемь лет знала, что будет дальше. А теперь ничего. – Она затряслась. – С ней я хотя бы знаю, что будет завтра.

Что-то во мне тогда эта картинка сломала. Зареванная краснощекая Милана, зареванная Фрося – одинаково несчастные, измученные, одинокие. Я опустился рядом с кроватью. Куда деть руки, не знал – то ли обнять Фросю, то ли снова взять Милану.

– Хочешь, на время перееду к тебе? Я так-то умею с детьми обращаться немного. Мне восемнадцать было, когда мама Ваньку родила. Я потом сразу в армию ушел, но в побывках смотрел за ним. Что-то помню. А не вспомню, научусь.

Я готов был сказать что угодно, лишь бы не чувствовать себя таким никчемным. Таким виноватым. Это же я с ней сотворил. Сначала сделал ребенка. Потом убедил оставить его. Устроил передачу силы…

Фрося снова всхлипнула – громко, по-детски – и кивнула.

Глава 14

Антон

Мне снова снилась та усадьба. Снова я видел, как Вера летит вниз, прокручивал в голове за доли секунды действия: отбросить пистолет, раскинуть руки, успеть поймать ее, чтобы не ударилась спиной. Снова мы падали вместе на пол, и я прижимал ее к себе, успокаивающе гладил по макушке.

Вера пыталась пошевелиться, но я не разомкнул рук. Одной обхватил ее за плечи, другой взял за волосы и слегка оттянул.

– Антон…

Во сне я знал, что она беспомощна. Знал, что ей больно. Но продолжал держать, вглядываясь в широко раскрытые глаза.

– Что ты делаешь?

Я перекатился, и она оказалась подо мной. Напряжение в ее измученном теле передалось мне – вряд ли в таком состоянии я был на что-то способен, но по инерции продолжал сжимать хрупкие плечи, ткнулся носом в ямку между ключицами, вдыхая свежий запах снега и талых вод. Пальцы на ее волосах разжались, но лишь затем, чтобы скользнуть вниз по шее с отчаянно пульсирующей жилкой.

Вера забилась у меня в руках.

– Отпусти!!!

– Нет!

Я проснулся от звука своего голоса. Сердце чуть не выпрыгивало из глотки. Глаза не сразу привыкли к темноте. Нет. Нет! Никогда этого не случится. Я не причиню ей вреда.

Я неслышно повернул голову. Вера тихо спала рядом, на боку, подтянув к себе колени. С другой стороны посапывала Милана. Никто не проснулся – уже хорошо. Я сделал несколько вдохов всей диафрагмой, сжал и разжал пальцы. Если снова заморозить душу, сны прекратятся? Кто бы знал… У Веры точно хватит сил – она, похоже, Олимпийский может превратить в ледяной дворец. Попросить? Или проще взять ее ладонь, прислонить к сердцу, пока спит…

Нет. Так дела не делаются.

Я рывком сел в кровати. Милана недовольно заворочалась. Я поправил на ней одеяльце, положил руку на лоб. Спи, доча. Твой бедовый папка скоро вернется.

Спустившись, я зажег свет, высыпал на газетный лист полкулька гречки. И принялся считать.

Вера

На следующий день я проснулась на удивление свежей. Похоже, эту ночь Милана проспала спокойно – или я просто не слышала, как она просыпалась. Пару раз открывала глаза в темноте и обнаруживала себя в коконе шерстяных одеял. Антон спал рядом – я слышала его ровное дыхание.