Месть Осени

– Милаша, дома есть шоколадный зайчик, – успокаивающе сказал я. – Приедем, я тебе…

Она заревела почти на ультразвуке, и лоб мне сдавило шипастым обручем. Как Фрося одна с ней справляется?..

– Тебе еще что-нибудь нужно? – громко спросил я Веру на повороте в деревню. – Таблетки?

Она снова мотнула головой.

Тут на приборной панели завибрировал телефон. Ванька. Я нажал «Ответить».

– Да, Ваня.

– Ты знаешь, что тут происходит?! – заорал он в трубку. – У твоего, блин, коллеги!

Этого еще не хватало! К Петровичу по полгода никого не привозят.

– Громкость убавь. Что там случилось?

– Я лучше где-нибудь в другом месте перекантуюсь. Вон, у Нины хата свободная…

Милана заревела во всю силу легких.

– Что случилось, словами скажи. Милана, потерпи две минуты, я тебя прошу!

Я въехал во двор. Вера тут же рванула в дом, прихватив свой пакетик.

– Тут какой-то «Бандитский Петербург»! К нему привозят людей с… с…

– С огнестрелом, – тихо закончил я. – И что?

– Они… – Ванька затих. Я вышел из машины и, прижав трубку к уху, вытащил орущую Милану из кресла. – Они же могут умереть!

В качестве протеста Милана снова заехала мне затылком в челюсть. На лицо закапали мелкие капли – дождь моросил уже вовсю.

– Дмитрий Петрович тебе что сказал?

– Сидеть в своей комнате.

– Вот и сиди.

– Тоха, ты не понимаешь!

Милана начала икать. Я опустил ее на пожухлую траву, но продолжал держать за капюшон. Надо было-таки попробовать ночью с заморозкой…

Я сделал глубокий вдох. Не помогло. Прикрыл веки, но глаза продолжало жечь.

– Твоей Нине еще нет шестнадцати. – Я старался говорить ровно, хотя хотелось орать. Это же элементарные вещи. – Мне неинтересно, что ты с ней…

– Тут люди кровью истекают! – взорвался Ваня. – Ты знаешь, как им больно?!

– Я сказал нет.

В доме раздался сдавленный крик. Молот у висков бахнул в последний раз и замер. В глазах застыл туман, и мир съежился до единственной фразы.

«Ты увидишь, как погибает самый дорогой тебе человек».

Трубка выскользнула у меня из пальцев.

Вера

Я почти влетела в него, не дойдя трех шагов до заветной двери туалета. Рыжий мужчина в очках и клетчатой красно-желтой рубашке возник словно из ниоткуда. Высокий, узкоплечий, худой. Я вскрикнула от неожиданности, выронила пакет, но тут же собралась. Мысль о том, что проще убить посланника Дарины, чем продолжать скрываться, неоновой вывеской повисла перед глазами. Рука взметнулась к груди мужчины, холод бешеной лавиной ринулся к его сердцу. Привычного стука я не услышала. А в следующее мгновение руку прострелила острая боль – клетчатый без труда ее вывернул и, отведя в сторону, зажал запястье двумя пальцами. В подмышку мне уперся нож. Мышцы внизу живота сократились и расслабились – по внутренней стороне бедер заструились горячие капли.

– Кто вы? – прохрипела я, впиваясь взглядом в спокойные желтовато-карие глаза за стеклами очков.

– Тот же вопрос, барышня.

– РОМАШКА! – прогремел на кухне знакомый голос. – Убери руки!

– Тоха? – Хватка на запястье немного ослабла, но нож никуда не делся.

Антон возник в моем поле зрения, мрачный, с таким тяжелым взглядом, точно сам сейчас кому-нибудь остановит сердце – а до того своими руками вырвет его из груди.

Я тихо выдохнула, чувствуя, как кровь постепенно пропитывает штаны.

– Руки убери, кому сказал.

Антон высвободил из хватки клетчатого мое запястье, но вместо того, чтобы отпустить, жестко развернул меня к себе.

– Тебе прямо не терпится, я смотрю. – Темные глаза обожгли неприязнью. – Так хочется кого-нибудь пришить? Потерять душу? Надоело чувствовать? А и правда – зачем? Страдать-то никто не любит. Понимаю, и очень хорошо. Но тебе недолго осталось. Одно убийство – и ни души, ни терзаний. Станешь тем, кем должна. Потом и силу можно отдавать. Если захочешь.

– Тоха… – удивленно протянул за моей спиной клетчатый.

А я отстраненно подумала: какая я глупая. Надо было сразу предложить ему заморозить сердце. Сейчас Антон походил на полыхающий костер боли. Неудивительно, что он снова злился. Почему-то от его злости мне стало спокойнее.

– Я потеряю душу? – негромко уточнила я. – Ясно.

Я отвернулась, молча ожидая, пока он меня отпустит. План, к которому я уже успела привыкнуть, – убить лазутчика Дарины и открыть себе путь домой – рас-сы2пался на глазах. Этот мужчина явно не был лазутчиком, раз Антон узнал его. Значит, я чуть не убила невиновного. А Антон сейчас просто лопнет от злости.

Я ведь должна бояться? Или расстраиваться? Переживать? Может, это и значит «потерять душу»?

Со двора послышался плач, и я запоздало осознала, что Миланы здесь не было.

– Рома. Будь добр. Там на улице. Ребенок. – От низкого голоса Антона, чеканящего слова, хотелось добровольно лечь в гроб и накрыться крышкой. – Проверь.

– Понял.

Клетчатый обошел нас и как ни в чем не бывало прошествовал к двери. Когда за ним закрылась дверь, Антон наконец отпустил меня. Не говоря ни слова, двинулся в дальний угол кухни, где не было ни утвари, ни печки. Так же молча занес кулак и впечатал его в стену.