Месть Осени

В наступившей тишине удар отозвался гулким эхом и сотряс ее. Сотряс мой хрупкий мир, который – я вдруг ясно это увидела – до сих пор держался благодаря этому человеку.

– Антон, – тихо позвала я.

Удар.

Наверное, так же он чувствовал себя вчера, когда я залезла в то корыто.

– Антон!

Удар. Снова удар.

Мне казалось, я услышала треск кости. Он же сейчас все себе сломает!..

В дверях возник клетчатый с Миланой на руках – та продолжала плакать, но, увидев Антона, дубасящего стену, затихла.

А он наконец перестал.

– Я не очень разбираюсь в детях, но, по-моему, ей нужно сменить подгузник, – вежливо сказал клетчатый, не меняя задумчивого выражения лица. Подошел ко мне, шаркая мягкими подошвами, и беспардонно вручил Милану. – Займетесь, барышня?

Потом развернулся к Антону, который без сил сполз по стене вниз, уронив руки на колени. И я отмерла.

– Нет, не займусь. – Слава всем богам, голос прозвучал уверенно. Я вручила Милану обратно мужчине. – Если не собираетесь нас убивать, поменяйте ей подгузник сами.

Кровь снова потекла по ногам, когда я подошла к Антону. Может, даже оставила следы на полу. Мне было все равно.

Антон сидел, вытянув руки перед собой. Одна быстро опухала, костяшки сильно кровили. Я опустилась перед ним на корточки. Поймала взгляд темно-карих глаз, из которых по капле утекала жизнь.

– Заморозить тебе сердце? – Снова голос прозвучал уверенно. Так, будто я хорошо знала, что делаю. Молодец, Вера.

За спиной послышались удаляющиеся шаги. Вот и хорошо. Без свидетелей нам будет лучше.

– Ты хочешь, чтобы я заморозила тебе сердце? – повторила я.

Зрачки его чуть заметно расширились. От удивления? От страха? Тонкие губы дернулись, словно он хотел что-то сказать, но сам себя оборвал.

Ладно.

– Хорошо. Тогда сейчас я заморожу тебе руку. А завтра мы поедем домой.

Я накрыла ладонью разбитые костяшки. Антон слабо дернулся.

– Что-то я не заметила здесь нормально работающего холодильника с морозилкой и льдом, – строго проговорила я, внутренне удивляясь, что еще способна на сарказм, и перехватила его запястье, прекрасно зная, что пальцы у меня ледяные. – Так что, пожалуйста, дай мне заморозить тебе руку, иначе будет отек. Не сможешь вести машину.

Мне даже не пришлось специально думать о заснеженных деревьях и Ледяном Озере. Сила заискрилась у самой кожи, покалывая кончики пальцев и радуясь возможности пролиться.

– И хватит обращаться со мной как с ребенком. Мне двадцать два года. – Рука его снова дернулась, когда поток холода устремился к кости, но я не отпустила. – Я тоже была в том танцевальном зале. И имею право голоса. Мы не можем вечно бегать. Когда-нибудь придется встретиться с Дариной. Не думаю, что она убьет Зимнюю Деву. Не после двух лет без нормальной зимы. – Над нами послышались размеренные шаги и тихое бормотание. Этот мужчина что, укачивает Милану? – Она меня не тронет. И того, кто мне… – я запнулась, – кто служил мне.

Антон откинул голову, упершись затылком в стену. Скользнул по мне равнодушным взглядом.

– Ты не поняла, что я тебе сказал?

Под глазами темнели выразительные синяки, морщины на лбу обозначились резче. Как же я раньше не заметила, что ему так плохо?

– Поняла. Я убиваю кого-то, теряю душу, становлюсь Зимней Девой. И только потом смогу отдать силу. – Я отпустила его. – Как проверить, это ушиб или перелом? Есть какой-то способ?

Кривая улыбка тронула тонкие губы.

– Тебя волнует ушиб?..

– Да. Меня волнует ушиб, – твердо ответила я.

Антон вздохнул всей грудью. Сел прямее. Посмотрел на покрасневшие пальцы и попробовал их согнуть.

– Я же говорил тебе не расплескивать силу, – устало сказал он, поморщившись.

Я медленно поднялась на ноги. Он разговаривает. И, кажется, не злится.

А мне однозначно нужно в туалет.

– Антон, она все равно знает, где мы. – Я все-таки рискнула опустить взгляд на свои темно-синие штаны. Даже если кровь успела пропитать ткань, этого было не видно. – Сейчас осень. Она – Осенняя Дева. Если она хотя бы вполовину такая сильная, как я ощущаю себя, хотя еще даже не зима… Поверь мне – она знает. Если нужно будет, она все равно нас найдет.

Я хотела добавить, что и убить нас ей труда не составит, но с лестницы послышались аккуратные шаги. Ромашка держал раскрасневшуюся от слез, кулечком повисшую Милану на вытянутых руках. Видно было, что опыт общения с детьми у него начался только что и он не прочь его уже закончить.

– Господа. Я, конечно, понимаю, что вам нужно поговорить, – дипломатично начал Ромашка. – Но все-таки чей это ребенок?

Вера, полгода назад, 28 мая

В тот день я проснулась с ощущением подкрадывающейся катастрофы. Оно зарождалось глубоко под ребрами – там, где мирно спал дух Эдгара. Я привычно коснулась пальцами голой кожи. Доброе утро, дорогой.