Месть Осени

– Он мне обещал, – осипшим голосом прошептала она. – Блин… – Она принялась баюкать запястье.

Я быстро глянула ей за спину – памятник принадлежал парню, который прожил всего семнадцать лет.

– Он тебя не слышит, – уверенно заговорила я. – Его больше нет. Ясно? А ты есть. И ты себе руку могла…

– Это не важно!

– Очень даже важно. Посмотри. – Я кивком указала на могилы сзади себя. – Все это здесь для живых. Для таких, как мы с тобой. А им уже все равно. Им все равно, больно нам или нет.

Тут я поняла, что сказала, и быстро добавила:

– Тебе надо к врачу. Пойдем, провожу к выходу.

Девочка кивнула. Пока мы шли к кованым воротам, собственные слова дурацким укором звучали в ушах.

Хотя лучше бы в них звучало насмешливое хихиканье Лестера.

Глава 15

Что такое душа? И что значит ее потерять?

Я смотрела, как мерно вздымается развитая грудь под тонкой тканью свитера, как дрожат в быстрой фазе сна темные ресницы – Антон наконец внял здравому смыслу, выпил две таблетки аспирина и пошел отдыхать. Я пообещала, что присмотрю за Миланой, и действительно смотрела, пока та не заснула. Оставив ее на попечение Ромашки, я тихонько поднялась в спальню и наблюдала. Антон спал на спине, без одеяла, сложив руки на животе – так, точно готов был в любой момент сорваться с места.

Как он сказал – «потерять душу и больше не чувствовать»?

«Страдать-то никто не любит».

В дневном свете хорошо было заметно, как изменилось его лицо: складка на переносице стала глубже, отросшую щетину испещрила седина. Я помнила собранного и сосредоточенного военного, в любой момент готового к схватке, а видела уставшего, измученного, постаревшего человека. Почему-то в этот момент я отчетливо поняла, что «потерять душу» – значит больше не ощущать тепла в груди, когда я смотрю на него.

За два года мы виделись от силы раз пять. А теперь осталось всего ничего – до декабря один месяц. И никакого выбора: если я не стану Зимней Девой, Смотрящий убьет меня. Если стану, потеряю способность чувствовать. Вожделенная обычная жизнь закончилась, не успев начаться. Толку теперь горевать? Как будто это что-нибудь изменит.

Развернувшись, я бесшумно спустилась на первый этаж.

На кухне, повязав фартук поверх клетчатой рубашки, хлопотал загадочный мужчина по прозвищу Ромашка. Хотя таким уж загадочным он не был – Антон коротко его представил: Роман Иванов, связист запаса и человек, который знает ответы на все вопросы. Я поправила под шерстяной кофтой бретельку ночной сорочки – единственной чистой вещи, которая осталась, – и села за стол.

Ромашка хлопотал у конфорки: нарезал крупные картофелины на деревянной доске и закидывал их в большую алюминиевую кастрюлю. Милана спала в автомобильном кресле. Шерстяной Фантик жался к ней тщедушным тельцем, засунув в рот рваное ухо. Ромашка не удивился, услышав, что это дочь Антона. Он вообще, похоже, ничему не удивлялся.

Закинув в кастрюлю последнюю порцию овощей, он вернулся к столу. Придвинул ко мне тарелку с сэндвичем.

– А это не вас, часом, два года назад отравили батрахотоксином? – миролюбиво спросил Ромашка, поправив очки на переносице. – Ешьте-ешьте.

– Простите?

– Яд, который парализует легкие, – с готовностью подсказал он. – Смерть наступает через четыре минуты.

Я с наслаждением вгрызлась в горячий хлеб.

– Ефли шмерть наштупает через шетыре минуты, это не мошла быть я.

– Ваша правда, – отозвался Ромашка. Его голос остался нейтральным, как и выражение лица, но в глазах застыл вопрос.

За окном расплескивались сумерки, день постепенно клонился к ночи. Я уже некоторое время пыталась поймать через модем интернет и поработать, но безуспешно. Прикрытый ноутбук только напрасно грелся.

Я запихнула остатки сэндвича в рот. У меня тоже были вопросы.

– Что у вас с сердцем? – спросила я, напустив на себя равнодушный вид.

– А что у меня с сердцем? – вежливо уточнил Ромашка.

– Оно бьется?

– Полагаю, что так.

Я прислушалась. Кухня полнилась звуками: за окном одиноко подвывал ветер, в кастрюле закипала вода, где-то в углу скреблись мыши. Среди этого многообразия чуть слышно и будто бы боязливо постукивало чужое сердце. К нему примешивался странный звук, напоминающий тиканье часов.

Я склонила голову.

– Там что-то механическое?

– Механический клапан, – с прохладцей ответил Ромашка. – А у вас, похоже, феноменальный слух.