Месть озлобленной души

Мигель чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, но из-за звона в голове не мог распознать голос. Скривившись от неприятного ощущения в затекших руках, что были крепко связаны за спиной, он медленно разлепил один глаз – второй заплыл и не открывался, – с трудом разглядывая лицо бывшего приятеля, с которым много лет сохранял хорошие отношения.

– Мое почтение, Ринар… – съязвил Мигель, проверяя, в состоянии ли он вообще говорить, так как по ощущениям у него во рту все опухло от сильных ударов по лицу, которое, скорее всего, сейчас напоминало сплошное кровавое месиво.

– Я на тебя всю воду вылил, поэтому, если мучает жажда, принесу еще.

– Ты за меня беспокоишься? Как мило, друг… – Булькающий звук, исходящий из груди, заменил презрительный смешок. – Зачем? Разве ты не становишься похож на своего папашу?

– Знаешь же прекрасно мое отношение к насилию, Мигель, поэтому отец и не готовит меня в преемники, чему я несказанно рад. Уступлю место младшему брату.

– Тогда почему ты не отказал ему? Он никогда не поручал тебе опасных дел.

– Я вызвался сам. – Ответ очень удивил Мигеля.

– А ты лицемер, Ринар, не ожидал… – Мартинес засмеялся сквозь боль, после чего зашелся в приступе кашля, а успокоившись, сплюнул красную жидкость к ногам бывшего друга и продолжил: – И что здесь вообще забыл прилежный студент Оксфорда? Ты разве не должен был свалить отсюда еще несколько дней назад?

– Уехал бы, если б кто-то перестал разводить вокруг себя дерьмо, в которое в итоге и вляпался.

– Так ты из-за меня остался? Не стоило… Или все же перед Мануэлой выпендриться решил?

– Заткнись, – прошипел собеседник. – Я люблю свою мать, в отличии от тебя, и никогда не жаждал видеть сеньору Алмейду в нашем доме.

Несмотря на посторонние звуки в голове, слова Ринара очень сильно резанули слух Мигеля. Да, он много лет враждовал с ней, возненавидев за разрушенную идиллию в доме, считая, что отец просто был ослеплен любовью и не хотел принимать реальность. Однако парень с каждым годом все чаще замечал и другие вещи: что глава мафиозного мира проявлял чересчур много внимания к семье Франко, ловко манипулируя уже давно отработанным долгом, вовлекая в различные грязные дела.

Мартинес ненавидел Арлана, но очень хорошо ладил с его старшим сыном. А Ринар, в свою очередь, недолюбливал Мануэлу за то, что она постоянно царила в мыслях отца, из-за чего его родная мать всегда оставалась на втором плане. Но Ринара восхищала стойкость женщины, которая не боялась дать открытый отпор главному мафиози страны, и за это уважение к ней поднялось до немыслимых высот.

– Тогда в чем причина? – налегал Мигель. – Давай уже начистоту, здесь никого вроде больше нет.

– Все дело в девчонке, что прилетела за твоей пленницей.

– Думаешь, я поверю? – Мигель закатил глаза, сдерживая нарастающее раздражение. – Перестань впаривать мне эту чушь…

– Как знаешь… Она дорога одному человеку, который в свою очередь дорог мне. Я подслушал разговор отца по видеосвязи и вспомнил ее лицо на кое-какой фотографии, поэтому не смог улететь. А что касается Мануэлы… Она должна была сесть в самолет, но почему-то осталась за бортом.

Мигель понял, что мама поступила так намеренно. Понял, что она согласилась на предложение Баталау отправить девушку домой, а потом со спокойной душой воссоединиться с отцом, ведь любящие сердца найдут друг друга даже в ином мире… Прикрыв видящий глаз, он снова представил родителей по обе стороны от себя в белом измерении, и ему до безумия захотелось обратно… Захотелось к ним…

– Да и черт с тобой, – тихо проговорил Мартинес, понимая, что не было смысла злиться или осуждать поступок приятеля. – Теперь с чувством выполненного долга вали отсюда.

– Мигель…

Но Ринар не успел ничего больше произнести, потому что тяжелая железная дверь скрипнула, отворяясь, и в комнату вошел его отец.

– Наговорились? А теперь иди, у тебя самолет через несколько часов, – обратился Арлан к сыну, подходя ближе к избитому пленнику.

Ринар долго не мог отвести взгляд от Мартинеса: понимал, что это была их последняя встреча. Пытаясь запечатлеть его образ, он хотел было дотронуться до него, но раздраженный голос отца словно кипятком ошпарил, отчего рука застыла в воздухе.

– Вещи, сын, сами себя не соберут, – подойдя вплотную, Арлан всем своим видом приказывал ему, чтобы он немедленно убирался отсюда. Ринар прикрыл глаза и, прошептав «прощай», стремительно покинул камеру смерти.

На освободившийся стул не спеша присел мужчина и закинул ногу на ногу, осматривая плоды своей работы, проделанной пару часов назад. Воцарилось молчание, долгое молчание, пока Мигелю не надоело:

– Для размышления есть более приятные места, Арлан, или заканчивай начатое…

– Смотрю, осмелел… Совсем страх потерял – обращаться ко мне в таком тоне?

– А мне уже терять нечего. Ты и так отобрал у меня все, что можно… Только вот до сих пор не пойму, почему?

– Тебе и не понять, Мигель, ведь ты никогда не любил.

– Избавь меня от этого…

– Что ж, полагаю, ты знаешь правду. Мать рассказала или сам Брендон?